БЛАГОСЛОВИ, ГОСПОДИ…
Тепляков сидел на кухне, втиснувшись на табуретке между столом и подоконником, и читал газету. Яичница уже остыла и не производила на него никакого впечатления в сравнении с утренними новостями.
Жена вошла на кухню, молча кинула взгляд на происходящее, что-то прошептала себе под нос и, гордо подняв голову, отправилась в ванную. Спустя несколько секунд оттуда донесся шум фена; Тепляков оторвал глаза от статьи, посмотрел поверх газетного листа, кивнул и вновь погрузился в чтение.
Фен замолчал — правда, ненадолго; включился вновь. Тепляков положил газету на стол, свернув ее вчетверо, разгладил рукой; потом вывалил яичницу с тарелки в мусорное ведро, прикрыл сверху вчерашней газетой, лежащей на подоконнике (чтобы не сразу бросалось в глаза тому, кто эту яичницу приготовил), встал, выглянул в окно, сверяя увиденное с прогнозом погоды, переданным в новостях.
— Опять врут, — развел он руками, увидев грозовые тучи где-то на горизонте. — Дождя не миновать.
Плеснул в чашку кипятку, насыпал кофе и сливок, быстро проглотил получившуюся смесь, не обращая внимание на то, как она обжигает язык и глотку. Надо же было хоть что-то закинуть в желудок перед трудовым днем!
Жена вышла из ванной, не замечая его из принципа, прошла мимо; Тепляков ощутил ее теплые от фена волосы, запах какого-то дорогого шампуня, непроизвольно отстранился, как делал уже давно, последние полгода и больше. Отстранился не потому, что она была ему неприятна, нет — он чувствовал, как он неприятен ей и старался сократить свое присутствие в квартире до минимума.
— Даша! — услышал Тепляков. Жена звала дочь завтракать — и так каждое утро. Ему — пригоревшая яичница без слов, дочери — все остальное, включая радушие и теплоту.
Дочь, не слыша вокруг ничего, сидела за компьютером. Отец мельком заглянул к ней в комнату, задумался. Крайне тяжело было уходить каждое утро на работу, унося на плечах такой груз…
Он набросил на плечи куртку, постоял в прихожей, надеясь, что жена выйдет и проводит — хотя бы взглядом, тяжелым и мрачным. Но нет, никто не подошел. Он уже привык, что ключ в замке поворачивается лишь через несколько секунд после того, как он выходит на площадку и начинает спускаться по лестнице.
Вот и сейчас — он прошел несколько ступенек, когда за спиной рука жены плотнее захлопнула чуть распахнутую дверь и закрыла ее. Тепляков вздрогнул, поскольку всегда думал, что не угадает, что вслед прилетит хотя бы «Пока…», потом подобрался, глубоко вздохнул и вышел на улицу; метро было недалеко, он, подняв воротник, направился в сторону станции, на ходу отметая все мысли, что были в его работе лишним грузом.
В окне четвертого этажа, в квартире Тепляковых появилось женское лицо. Глаза внимательно смотрели в спину мужа, в эту мерзкую куртку с трижды проклятыми буквами, отнявшими у нее мужа — «МЧС»…
* * * * *
…«Мне надо отойти на пару минут», — прочитал Димка на экране и ухмыльнулся.
- Ну, надо, значит, надо. Я тоже разомнусь.
Он встал с кресла, выгнул усталую спину, словно кот, оглянулся по сторонам, прислушался к наступающему на пятки чувству голода и, погрозив ему пальцем, вышел на балкон.
С высоты шестого этажа видно было достаточно далеко. Его дом стоял на краю большого нового микрорайона, состоящего из более чем двадцати высотных зданий, в самом маленьком из которых было девять этажей, а в самом большом двадцать четыре. По половине периметра микрорайона пролегало искусственное озеро идеальной чистоты, еще пока не загаженное никакими нечистотами за недолгое время существования новостроек. В нем сейчас отражалось закатное солнце, придававшее воде насыщенный оранжевый цвет.
Дима оперся на перила, размял уставшие от клавиатуры пальцы, посмотрел вниз, туда, где возле подъезда на детской площадке резвилась малышня. Пара десятков мальчишек и девчонок в окружении матерей производили жуткий гомон, на все голоса стараясь перекричать друг друга в их шумных и порой непонятных играх.
Из одного конца двора в другой летал разноцветный мяч; кто-то носился с игрушечным автоматом, кто-то строил дома из песка. На лавочках у каждого подъезда — вечные бессмертные пенсионеры, обсуждающие очередной указ президента. Неподалеку — цепь аккуратных кирпичных гаражей, несколько автомобилей со снятыми колесами или открытыми капотами, вьющиеся вокруг них владельцы, озадаченные тем, что у них опять «не сосет», «стучит», «троит» и «пробуксовывает».
Прищурившись, Дима внимательно разглядел на собачьей площадке и рядом с ней несколько симпатичных дам, выгуливающих во дворе собак; одна из них привлекла его особое внимание своей броской внешностью, но едва он решил сосредоточиться на ней, как въехавший во двор грузовик-фургон заставил ее вместе с собакой отскочить на газон и закрыл от Димкиных глаз все то, что он пытался увидеть. До его ушей донеслась ругань, в промежутках которой он уловил вставки на языке, далеком от русского — скорее, что-то, напоминающее кавказскую речь. Потом хлопнула дверца автомобиля, но Дима никого не увидел — то ли шофер не вышел из машины, то ли стоял с другой стороны за фургоном. Пару раз громко гавкнул ротвейлер, после чего все стихло.
Дима еще раз кинул взгляд на озеро, отметил там пару лодок с безумными рыбаками, которые все еще верили в то, что рыба в искусственном пруду может появиться из ниоткуда. Никогда он не понимал этой страсти к рыбной ловле; он вообще мало понимал все, что не касалось компьютеров. Еще меньше он понимал тех, кто не понимал его самого…
— Ну что, вернулась? — спросил он у компьютера, повернувшись лицом в комнату. — Время вышло…
Отодвинув рукой штору, он шагнул внутрь прохладной комнаты. В углу экрана мигал значок пришедшего сообщения — значит, на балконе прошло больше двух минут. Он крутанул кресло к себе, опустился в него, сделал несколько оборотов, отталкиваясь ногой от пола и думая, что же на этот раз у него спросили.
«Расскажи о себе…» — горело на экране. Этого Димка не ожидал. Он хотел продолжения того легкого флирта, что продолжался у него с невидимой собеседницей, назвавшейся интересным и странным именем «Дана». На шутку, связанную трансвеститами и Даной Интернешнл она не отреагировала, что можно было истолковать двояко — либо как незнание факта, либо как обиду. Дима больше и не пытался узнать ничего о сексуальных пристрастиях Даны, ограничившись разговором о ее внешних данных, о наклонностях в кулинарии, одежде (так и подмывало спросить, какое белье на ней сейчас, но почему-то постеснялся — боялся, что разговор прервется), о любимых фильмах, актерах и актрисах…
— О себе, — хмыкнул Дима. — Легко сказать — о себе. Хотя можно попробовать.
Он положил пальцы на клавиатуру, на секунду задумался и набрал, проговаривая вслух, чтобы не сорваться в пошлость и услышать ее раньше, чем она отправиться в путешествие по Сети:
— Мое имя ты уже знаешь. Профессия — не приобрел, молод еще…
* * * * *
День был спокойный, даже слишком. Тепляков не любил подобные тихие дежурства по ряду причин.
Во-первых, они жутко выматывали нервную систему. Ждать ежеминутно, ежесекундно тревоги, поворачивать голову к дверям всякий раз, когда они открываются, ожидая увидеть в них посыльного и съемочную группу, этих любителей «чернухи» и крови — все это заставляло уходить с таких дежурств домой еще более измотанным, чем после суток работы где-нибудь под землей, в огне или по колено в воде.
Во-вторых, он всегда чувствовал себя виноватым за то, что доля испытаний в этот день миновала его, особенно если он знал, что накануне было очень и очень жарко. Казалось, что ребята из предыдущей смены сделали часть и его работы, облегчая ему существование, а на самом деле осложняя его.
В-третьих, и это было хуже всего — Тепляков оказывался не готовым к чрезвычайным ситуациям, оставаясь наедине со своими мыслями о семье, о доме, о дочери и прочих бытовых мелочах, из которых скроена жизнь всех и каждого. Порой поддаваясь на это кажущееся спокойствие, он погружался в себя — и тогда сирена заставала его врасплох, и он мог сделать ошибку.
Конечно же, он не признавался в этом никому, тем более психологу подразделения — можно было запросто лишиться работы. Но себе — себе самому! — он уже давно признался в этом, живя только лишь ожиданием этой самой ошибки, которая вывернет все его существование наизнанку и подтолкнет к той черте, за которой уже ничего изменить будет нельзя.
Сегодня он, как было всегда при полном отсутствии вызовов за всю смену, сидел у телевизора и невидящим взглядом смотрел на мелькающие кадры новостей, рекламы и каких-то бестолковых фильмов. Мысли его были далеко отсюда; он вспоминал те дни, когда в его жизни все было хорошо и спокойно, он преподавал в школе альпинистов, прекратив самому заниматься безрассудным лазаньем по горам, которым была наполнена его молодость. Знакомство с женой, рождение ребенка, первые шаги, первые слова, полная устроенность и благополучие… Пока его не пригласили в ведомство Шойгу и не предложили работать в отряде МЧС.
Это приглашение перевернуло его жизнь с ног на голову во всех смыслах. Ему пришлось уйти из школы, так как работа спасателя не терпела совмещений и целиком забирала человека под свое крыло. Ему пришлось смириться с графиком работы, а точнее сказать, с его практическим отсутствием — поскольку никак и никогда нельзя было предугадать, где и когда могут пригодиться способности Теплякова по подъему на любую высоту и спуску в неведомые глубины лифтовых шахт, пещер и подобной им экстремальной романтики.
Ему пришлось смириться — ему, но не жене. И семейная жизнь полетела кувырком.
Он сам понимал, что виной всему работа. Но он был принципиальным человеком и не мог пойти против своих собственных жизненных установок. Если его умения могли спасти жизнь человека — он должен использовать их с максимальной пользой. Вот только если это нарушало семейный уклад…
Но тут приходилось спорить только с самим собой, ибо с женой он не спорил уже давно.
Тепляков приподнялся на диване, поудобнее устроился и собрался было задремать, как вдруг над дверью загорелась красная мигающая лампа, моментально окрасившая все в кровавый цвет. Следом присоединился противный звук сирены.
— Какого черта! — недовольно дернулся Тепляков. — Кто придумал эту проклятую сирену?!
Он встал, сделал несколько энергичных взмахов руками и широкими шагами направился к лестнице. Команда уже собиралась.
— Кто-нибудь в курсе, что случилось? — спросил он, подходя к парням. — Куда на этот раз?
— Пока сложно сказать. Сейчас придет босс и проложит нам курс, — отозвался водитель их спецавтобуса, которого больше всего интересовало, далеко ли ехать. — Ты, главное, не переживай — работа всем найдется…
— Да пошел ты, — огрызнулся Тепляков в ответ. — Поменьше бы ее, этой работы…
— Устал? — раздался вопрос из-за спины. — Или надоело?
Тепляков не стал оборачиваться, что узнать, у кого же хватило ума спросить подобное. Он захотел ответить дерзко, но слова почему-то застряли в горле, он махнул рукой и промолчал.
Слово «устал» подходило, конечно же, лучше. Но и «надоело» тоже…
А потом пришел босс, и он забыл этот неприятный вопрос из-за спины. Работа была не из легких; он всю дорогу с закрытыми глазами вспоминал тонкости своего альпинистского искусства, чтобы там, на месте, уже ни на мгновенье не задумываться.
Мысли о жене и дочери отошли на второй план, дав дорогу профессиональной подготовке. Переключаться он пока еще не разучился…
* * * * *
«Молод еще» Димка все-таки вычеркнул, чтобы не показаться чересчур собеседнице малолеткой, изменил на «Пока учусь» — пусть думает, что хочет, о его возрасте.
— …Интересы мои — на первом месте все, что связано с компьютером, — продолжил он после исправлений. — Хочу научиться классно программировать, хочу быть похожим на… На…
Он замялся, потому что с именами в этом отношении было туговато, кроме Билла Гейтса и Линуса Торвальдса на ум не приходило ничего (а стыдно!).
В это время во дворе очень громко рыкнул тот самый фургон, потом еще и еще — судя по всему водитель выполнял какой-то замысловатый маневр. Димка уже представил себе, как дружно спускают на него своих «пенсионных собак» старушенции у подъездов, надышавшись черным дымом и нанюхавшись сгоревшего машинного масла — как вдруг понял, что, кроме этого звука двигателя, он не слышит снизу, с улицы, больше ничего; ни единого крика, ни единого возгласа возмущения.
А потом за окном что-то сухо щелкнуло.
Димка вздрогнул; нечаянно шевельнулся палец на мышке, и набранное, но не отредактированное сообщение умчалось к Дане. Он даже не обратил на это внимания — та тишина, что просто видимым густым туманом наплывала из-под шторы, слабо колышущейся у балконной двери, пугала его. Он осторожно приподнялся в кресле — и щелчок, на этот раз показавшийся более громким, повторился.
Димка нахмурил брови, соображая, что же происходит — и вдруг на улице закричала женщина; закричала громко, просто «А-а-а-а!..», а следом грохнула автоматная очередь.
То, что это был автомат, Димка уже не сомневался. Он машинально пригнулся, кресло покатилось в сторону, он едва не упал, но удержался и на корточках подобрался к балконной двери. Выстрелы повторились; следом раздался крик, но не такой, что издала женщина под окнами у Димы — скорее, властный, сильный.
Кто-то кричал, отдавая приказы. Тот же самый язык, на котором водитель грузовика отвечал женщине с ротвейлером.
В голове пронеслась одна-единственная мысль: «Чеченцы!» Он прижался спиной к батарее и замер в ожидании автоматной очереди. Почему-то он был уверен, что пули найдут именно его окно, и оно с хрустом осыплется на его голову. Тело мелко, по-предательски задрожало, спина плотнее прижалась к батарее, не замечая ее ребристости. Захотелось стать маленьким, незаметным, раствориться…
Еще одна автоматная очередь заставила его вздрогнуть. Где-то далеко завыла сирена, громко и пронзительно. И, словно это был сигнал к действию, с улицы донеслось столько разных звуков, что Димка перестал соображать, что же там происходит.
Хрипло и беспорядочно залаяли несколько собак, заголосили какие-то женщины, выкрикивающие имена своих детей; пару раз щелкнули пистолетные выстрелы, рыкнул мотоциклетный движок, уносящий невидимого хозяина подальше от заварушки. И напоследок засвистели тормоза — по-видимому, милицейский патруль влетел на территорию микрорайона на приличной скорости. Сирена замолчала, следом за ней в мегафон кто-то крикнул «Бросай оружие, тварь!!!», грохнул еще один выстрел из пистолета, а потом прозвучала длинная автоматная очередь — настолько длинная, что когда оружие замолкло, эхо еще долго звучало в Димкиных ушах.
Спустя несколько секунд тишины Дима понял, что все кончилось. Тишина перестала быть напряженной — скорее, она информировала о том, что там, внизу, под балконом, уже никто не будет стрелять. Он краем глаза посмотрел на экран монитора — ответа от Даны пока не было; потом встал в полный рост, сам себе удивляясь, как он мог испугаться шальной пули, которая по всем законам физики не могла бы влететь в его окна.
Отодвинув рукой штору, он рискнул выглянуть на балкон, отмечая по сторонам таких же осторожных соседей — кто-то махал внутрь квартиры, отгоняя назойливых и не в меру любопытных членов семьи, кто-то нервно прикуривал, размахивая в воздухе горящей спичкой, будто боясь бросить ее вниз с балкона; скрип балконных дверей и шарканье ног слышались и сверху, и снизу от Димки.
Пара голубей, забившихся в угол балкона, рванулись в небо, едва увидев хозяина квартиры. Димка вздрогнул, но не испугался, подошел к перилам и посмотрел вниз, так же, как и еще примерно двести человек на балконах с этой стороны дома.
Около подъезда, перегородив тротуар, стоял тот самый фургон, с которого, как думал Дима, все и началось. Возле него лицом вниз с раскинутыми руками лежал человек с раскинутыми руками; одна из них располагалась поверх автомата Калашникова. В кабине фургона были прострелены стекла; колеса явно оказались спущены, из-за чего он выглядел заметно перекошенным.
В пятнадцати-двадцати метрах от фургона стоял милицейский «Жигуленок» с раскрытыми дверцами; возле одной из них парень в ярко-зеленом жилете с надписью «ГИБДД» возился над своим напарником, лежащим возле колеса.
А посредине собачьей площадки лежала, не шевелясь, та самая девушка, что понравилась Димке. Рядом с ней молча сидел ротвейлер и вертел по сторонам головой.
Сложно было понять, что же произошло на самом деле. Зачем все это понадобилось тем, кто приехал на грузовике? Какую цель они преследовали? И действительно ли все закончилось?
Димка встретился взглядом с соседом по этажу, недоуменно пожал плечами и кивнул в сторону происходящего. Ответом был такой же непонимающий взгляд.
За спиной блямкнул звук прихода сообщения. Димка дернулся было посмотреть, что же там написала Дана, но уж больно интересно было узнать, чем же все закончится. Он мысленно махнул рукой на компьютер и вновь прильнул к перилам.
И В ЭТОТ МОМЕНТ ФУРГОН ВЗОРВАЛСЯ.
* * * * *
Еще издалека они увидели этот ужас.
Каждый раз, прибывая на подобные происшествия, Тепляков удивлялся тому, насколько люди изобретательны в способах уничтожения друг друга. И насколько они жестоки.
Трудно было сказать, какая сила уничтожила два подъезда огромного дома, сложив их, как карточный домик. Груда развалин огромной кучей лежала в самом низу, накрыв собой половину двора, несколько машин на стоянке и всю детскую площадку. Именно эта площадка, заваленная бетонными конструкциями, скрученными силой взрыва в немыслимые фигуры, заставила сердце Теплякова биться сильнее. Он увидел яркие цветные качели, наклонившиеся под немыслимым углом, «грибок» с шляпкой, раскрашенной под мухомор, вставшая на дыбы песочница…
Автобус остановился там, куда смог доехать — максимально близко к развалинам. По пути их уже тщательно проинструктировали на предмет того, чем придется заниматься. Энтузиазма на лицах Тепляков ни у кого не заметил — работать придется в основном с трупами.
По правде сказать, за те годы, что он работал в МЧС, он уже привык к смерти. Не раз и не два Тепляков вытаскивал из развалин обезглавленные тела, неоднократно выносил на руках людей, которые умирали в трех метрах от тех каменных могил, в которых сопротивлялись приходу этой самой смерти по нескольку часов. Вид крови и обезображенных тел не пугал его — просто добавлял к жизни негатива. Он работал с мертвыми, как с материалом — вытаскивая из-под завалов то, что осталось от некогда живых людей, он научился абстрагироваться, иначе жизнь стала бы невыносимой…
— Быстро, быстро! — крикнул босс, стоя возле двери автобуса. Команда рванулась наружу, на ходу распределяясь на мини-группы, каждая из которых имела свою собственную специализацию. Тепляков выскочил на улицу одним из последних, так как сидел в самом конце автобуса.
Ребята, устав от жары в машине, на бегу надевали каски и присоединялись к тем, кто уже прибыл на место трагедии или находился на нем с самого начала.
Жители дома, выбежавшие из уцелевших подъездов, раздирая пальцы в кровь растаскивали те обломки, что были им по силам. Над местом трагедии клубилась пыль, всюду валялось бетонное крошево, силой взрыва разбросанное по огромной территории. Тепляков, перескочив через несколько покореженных плит, остановился напротив рухнувшей секции дома и осмотрелся.
Неподалеку уже оформилась маленькая площадка с лежащими на ней телами; некоторые были накрыты простынями или куртками, остальные немигающими глазами смотрели в небо, простившись с миром. Тепляков быстро отвел глаза в сторону, но картина четко встала перед его глазами — плачущие на несколькими трупами женщины, крики о помощи, медленно бредущий между мертвецами человек с планшеткой и в белом халате, делающий пометки в каком-то документе.
Уже заметно стемнело; двор освещался бликами сирен «Скорой помощи» и пожарных машин. Внезапно откуда-то сбоку ударил мощный свет. Тепляков не стал оглядываться, зная прекрасно, что это прибыли прожекторные установки из их отряда. Пара лучей осветила подножие дома, остальные взяли в перекрестие провал между подъездами.
Тепляков оглянулся по сторонам, отметил, как ребята уже втянулись в работу, сделал несколько шагов к развалинам, внимательно смотря себе под ноги. Через пятнадцать минут они вытащили первого человека, мужчину с переломанными ногами, который не кричал и не стонал, а только измученным взглядом смотрел на покачивающиеся лучи прожекторов у себя над головой и постоянно облизывал губы.
Они с напарником отнесли его к «неотложке», хирург кинул многозначительный взгляд на мужчину, потом на спасателей, что-то проговорил медсестре (Тепляков за общим шумом ничего не разобрал, да особо и не старался, прислушиваясь только к тому, что звучало в его наушнике). Та нырнула куда-то вглубь машины, вытащила шприц, уколола пострадавшего в ногу прямо сквозь брюки и поставила галочку в тетради. Через пару секунд мужчина перестал облизывать губы, закрыл глаза и задышал ровнее.
— Дальше! — кинул Тепляков напарнику и, развернувшись, побежал назад. Они быстро вернулись, Тепляков по дороге пару раз споткнулся, больно ударившись правой ногой и даже захромав на несколько секунд; бульдозер по их команде медленно, словно лист стекла, потянул лежавшую у края завала плиту. Показался овал лица, наполовину скрытый кровавым пятном.
— Стой! — успел крикнуть Тепляков прежде, чем сверху стали сыпаться куски бетона. Машина замерла. Он подобрался сбоку, внимательно всмотрелся туда, где лежал человек, махнул за спину напарнику и принялся определять, в какую сторону тянуть плиту, чтобы не причинить человеку больших страданий. Тем временем напарник подполз к пострадавшему почти вплотную, нашарил в аптечке на поясе шприц-тюбик, снял колпачок и, вытянув руку до хруста в плече, постарался дотянуться до раненого. Тепляков замер; арматура рядом раскачивалась слишком уж активно, могла и рухнуть в самый неподходящий момент.
Рука со шприцем замерла на полпути. Потом напарник медленно вернул ее, надел колпачок на иглу и сунул назад. Тепляков скрипнул зубами.
— Тяни! — махнул он рукой бульдозеристу. Тот не стал долго раздумывать; трос натянулся, плита поползла в сторону. Откуда-то сверху на Теплякова рухнул покореженный диван, он едва успел увернуться и отскочить в сторону. Кто-то закричал из-за спины : «Берегись!»
Напарник вернулся, не глядя в глаза.
— Что там, Андрей? — спросил Тепляков. Тот посмотрел назад, туда, где плита прочертила в земле черную глубокую полосу, потом сказал, не поворачиваясь:
— Там никого не было… Живого…
— Я видел лицо, — сказал Тепляков. — Правда, оно было залито кровью, но…
— Там было… Только лицо… Одна лишь голова.
Тепляков сам не понял, зачем он кивнул, после чего тихо похлопал Андрея по плечу и вновь направился к развалинам.
Там уже вовсю работала бригада с собаками. Псы метались по бетонной каше, ворочая носами разные тряпки, разрывая лапами то, что были в силах расшевелить. Следом за каждой шло по два спасателя, отмечающие флажками подозрительные места.
На подъездных путях показалось еще два крана и один экскаватор, доставленный на трейлере. Тепляков махнул Андрею на ближайший к ним флажок, трепыхавшийся на ветру. Тот согласно кивнул головой; они вытащили из-за пояса маленькие кирки, поправили ларингофоны и двинулись в его направлении.
Очень хотелось вытащить хотя бы еще одного человека; но в наличие там живых людей верилось с трудом.
* * * * *
…Димка не понял, что случилось потом — слишком уж сильным был удар, пришедшийся и по глазам, и по ушам. Небо и земля поменялись местами, что-то очень и очень больно ударило снизу по ногам, а перила, крепкие, железные перила едва не обернулись вокруг его груди, словно веревочные.
Какой-то туман, осязаемый и остро режущий по всему телу невидимыми бритвами, окутал его. Плоскости и вертикали перестали существовать, стены, пол и потолок превратились в большие ворота в небо, которое вращалось перед ним быстрым и однотонным калейдоскопом, в котором было только два цвета — голубой и белый.
Он вдруг увидел, как стены его квартиры, словно картонные, валятся куда-то вниз, ко входу в подъезд; как исчез его балкон, то ли взмыв в небо, то ли рухнув следом за стенами. Он услышал множество криков, доносящихся сразу отовсюду; внезапно где-то сбоку открылась чужая квартира, словно еще одна большая комната добавилась к жилищу Димки — это перестала существовать стена, разделявшая его и соседей.
В глаза бросилась раскачивающаяся из стороны в сторону яркая люстра со множеством громко бренчащих подвесок; внезапно она сорвалась с крюка и должна была разбиться об пол, но пола уже не было — сосед в темно-коричневом полосатом халате вскрикнул и вдруг исчез вместе с плитой, ушедшей вниз. Следом за ним соскользнул, словно по льду, диван и несколько шкафов с посудой, превращающейся на лету в мельчайшие осколки, напоминавшие стеклянный водопад.
На какое-то мгновение к Димке вернулось равновесие и понимание того, где же верх, а где низ. Он оказался с ног до головы опутан тонкой белой шторой, которую принял за укрывший его туман. На пару секунд он замер посреди разрушенной квартиры, которая лишилась балкона и стены, к которой балкон прилежал. Перекошенный пол, заставлял значительно выгибаться в сторону, над головой скрипел чудом удержавшийся абажур, не захотевший разделить судьбу с соседской люстрой.
Димка боялся не то чтобы пошевелиться — он боялся просто вдохнуть, ожидая, что именно этого не хватает дому для того, чтобы полностью развалиться. Сбоку скрипнул шкаф; Димка скосил на него глаза, ожидая, что скрип повторится. Следом за звуком он уловил движение — распахнулась, словно нехотя, одна дверца, затем вторая, роняя на пол вешалки с рубашками и постельные принадлежности.
Где-то далеко завыла сирена, потом еще одна. Дима перенес вес тела на другую ногу, в голове созрела цель: «Дверь!» Надо было выбираться…
Но едва он сделал первые шаги вглубь комнаты, как откуда-то снизу, будто издалека, донесся все нарастающий шум, словно приближался поезд. Димка с широко раскрытыми глазами остановился рядом с компьютерным столом и зачем-то положил руку на спинку кресла.
И когда он понял, что пол уходит у него из-под ног, он прыгнул куда-то вверх, стараясь ухватиться за воздух…
Спустя секунду плита, образующая пол в его квартире, обломившись почти у самого края и выставив наружу покореженные усы арматуры, смешалась с несколькими такими же плитами в основании подъезда. Потолок провис, словно резиновый, а не железобетонный; испытывающий страшные напряжения материал затрещал, но выдержал. Через пару мгновений обломился и он, унося за собой все, что осталось от Димкиной квартиры, кроме того маленького уголка с компьютерным столом и креслом, на котором, оглушенный, но живой, свернувшись в немыслимую фигуру, лежал сам Димка…
Воздух, насыщенный густой бетонной пылью, рвался в легкие. Димка откашлялся далеко не с первой попытки, выплевывая из себя чуть ли не куски бетона. Глаза сами нашли где-то в уголках этого каменного гроба точки, из которых внутрь пробивался свет с улицы; но они были настолько малы, что пыль рассеивалась очень медленно.
Он попытался понять, где же он и в какой позе лежит. То, что под ним кожаное кресло с широкой мягкой спинкой, было понятно без слов. Но вот как в нем повернуться таким образом, чтобы так не болела поясница…
Димка сделал несколько попыток повернуть себя в кресле — безрезультатно. И во время одной из них, уже отчаиваясь, что так и проведет время в этой могиле чуть ли не вверх ногами до прихода спасателей (а в их появлении он ни секунды не сомневался!), он вдруг заметил, что откуда-то сбоку пробивается свет. Он выгнул шею и увидел, что…
— Ох, ни хрена себе! — с трудом произнес он охрипшим от надсадного кашля голосом, видя, что компьютер, целый и невредимый, остался включенным — судя по всему, какие-то кабели, ответственные за освещение подъезда, остались-таки целыми. — Тоже вариант…
Пошевелив плечами, он сумел повернуться к экрану хотя бы полубоком, потом вытащил из-под себя руку и положил ее на стол, усеянный бетонной крошкой. «Мышка» свисала со стола на проводе — оставалось надеяться, что она не пострадала.
— Ведь я… Я могу подать о себе знать! — произнес он в тишине своего каменного саркофага. — Если, конечно, телефонные провода тоже не пообрывало…
Оставалось надеяться на то, что короб для электропроводки и телефонных кабелей был один. Взгляд сам скользнул в трей, где он и увидел горящий значок оставшегося в живых подключения, на другом конце которого сидела сейчас неведомая Дана в ожидании собеседника.
«Ну, так на кого же ты хочешь быть похожим?» — прочитал глазами Димка ее вопрос, который пришел перед самым взрывом, облизнул пересохшие губы, протянул правую руку к клавиатуре и едва хотел набрать ответ, как вдруг откуда-то из области поясницы пришла жуткая, испепеляющая, не оставляющая камня на камне БОЛЬ…
Он, словно щенок, взвизгнул от подобного приступа, потом резко перешел на хрип, глаза широко раскрылись, вены на шее и висках стали похожими на канаты…
Приступ продолжался не более нескольких секунд. Ушел он так же внезапно, как и появился, оставив о себе память в виде частого пульса, мокрых ладоней и ужаса, непередаваемого и неповторимого. Димка попытался улыбнуться самому себе и подбодрить хоть каким-нибудь словом, но все звуки застряли у него в горле вместе с пылью, когда он попытался пошевелить ногами.
ОН ПОНЯЛ, ЧТО У НЕГО СЛОМАНА СПИНА.
Глаза закрылись сами собой, забытье окутало его, словно тот туман из шторы.
Вопрос Даны остался без ответа.
Ненадолго.
… Он с трудом понял, что пришел в себя. Глаза, слипшиеся от непроизвольно выступавших слез, раскрылись едва ли не с треском. Даже то количество света, что попадало к нему в его каменную ловушку, резануло зрачки, он сощурился и отчетливо увидел перед собой экран компьютера, по которому летали огромные цифры, указывающие время.
— Двадцать тридцать семь, — прошептал Димка. — Скоро спать ложиться…
Он шевельнул затекшими руками, зацепил «мышку». Цифры мгновенно исчезли с экрана, показав содержимое рабочего стола и издевательскую в теперешней ситуации обоину с Кармен Электра; ее обнаженный силиконовый бюст был сейчас как нельзя кстати.
Димка несколько раз зажмурил и раскрыл глаза, стараясь настроить фокус как можно точнее. Постепенно он адаптировался к темноте и попытался рассмотреть, где же он оказался.
Угол комнаты, в котором стоял его трехэтажный компьютерный стол, уцелел. Похоже, единственный из всех углов его квартиры; все остальное благополучно провалилось в тар-тарары…
— Бен Ладены хреновы, — сквозь зубы процедил Димка, вытерев со лба какие-то крошки, перемешанные с потом. — Хоть им что-нибудь тоже на башку упало… Сволочи…
Часть потолка, обломившись и изогнувшись на арматуре, образовала над ним некое подобие треугольного шатра, наглухо закрыв его сзади от образовавшейся пропасти глубиной в шесть этажей.
И попутно — во время его кульбита в кресло — сломала ему позвоночник.
Волей судьбы он уцелел — уцелел, чтобы не иметь представления о том, увидит ли он солнечный свет еще раз. Димка покрутил головой — осторожно, чтобы не взметнулась от поясницы к мозгу еще одна волна боли. В шее что-то хрустнуло на мгновенье — Димка напрягся и едва не крикнул — и наступило какое-то благостное состояние, которое посещает умирающего в редкие минуты без боли, когда снова хочется жить, хочется искать выход из создавшейся ситуации, хочется…
Взгляд Димы упал на монитор. Дана по-прежнему была «онлайн». Он вздохнул, медленно и глубоко, стараясь не нажраться висящей в воздухе пыли, а потом указательным пальцем правой руки быстро набрал:
«Ты где живешь?»
«В Москве», — пришел через пару секунд ответ. Димка прочитал его, кивнул и продолжил:
«Район?»
«Марьина роща», — снова достаточно быстро ответила Дана.
— Может быть, не врет, — сказал сам себе Димка. Она ответила быстро — а значит, сделала это машинально. Она не сидела и не ждала, когда же он спросит ее домашний адрес — просто сказала, как есть, поскольку не делала из этого тайну.
«У меня тут проблема нарисовалась», — отстучал он. А потом подумал — как он ей об этом расскажет? Вот просто возьмет и скажет, что под ним только что пол провалился?
Он на секунду представил себя на месте Даны — как некто из онлайна шлет ему подобное заявление о теракте, рухнувших стенах и прочую ерунду.
— Вряд ли я сразу бы поверил… — скептически сказал он сам себе и вдруг понял одну очень и очень интересную вещь. Вещь настолько любопытную, что на какое-то время он забыл о Дане и Марьиной роще и задумался над собой.
ОН ВООБЩЕ НЕ ПОДДАЛСЯ ПАНИКЕ.
Он не стал дико орать в ожидании, пока кто-нибудь его не услышит; он не стал пытаться производить шум, стучать в стены, не стал ползать по своей ловушке в поисках выхода. Он воспринял все происходящее как экстрим — не более того. Он пытается общаться с кем-то по Интернету после того, как человек пятьдесят или более того были раздавлены под его ногами силой взрыва и несчетным весом бетонных плит; он даже не ждет помощи, поскольку ни на секунду не сомневается в ее появлении.
И как только он это понял, паника охватила его цепкими объятиями.
Сердце застучало безумной птицей, моментально взмокли ладони и пересохли губы. Глаза заметались во тьме, постоянно натыкаясь на яркий прямоугольник экрана.
— Мне должны помочь, меня вытащат, вытащат… — забормотал он, не имея сил закричать и помня о том, что крик может вызвать новый приступ боли в спине. — Они придут…
Он, как и все люди, свято верил в три основополагающие буквы — «МЧС». Он, как и все, смотрящие телевизор и слушающий новости, знал — придут, откопают, спасут. Вот только доживет ли он сам до их прихода, Димка, конечно же, не знал.
Руки сами упали на клавиатуру.
* * * * *
Тело на обломке плиты на уровне третьего этажа они увидели почему-то не сразу. Вроде бы и свет бил туда непрерывно, и люди работавшие на самой вершине завала, были от него в паре метров — и, тем не менее, человек пролежал там почти сорок минут после прибытия команды, прежде чем одна из собак на самой верхотуре, едва не проваливаясь в промежутки между покореженными бетонными блоками, вдруг не задрала голову кверху и не завыла.
Несколько спасателей кинули на собаку сердитые взгляды, считая, что животные должны быть обучены работать молча и не проявлять своих собачьих эмоций по отношению к мертвецам. Тепляков со всеми, кто стоял рядом, тоже посмотрел на овчарку и понял, что она не просто воет — она указывает всем на что-то.
Крикнув прожектористу, чтобы тот поправил луч, он приблизился к участку на котором теперь он видел что-то странное — похожее на ногу, свисающую с самого края плиты. Свет спустя пару секунд пополз в сторону, выделил в желтый круг линию третьего этажа, и Тепляков увидел там человека, лежащего, похоже, на спине на самом краю безо всякого движения.
Спасатель рванулся вверх, на ходу разматывая на поясе веревку и готовя альпинистское снаряжение. Добраться до пострадавшего было делом нехитрым — сложнее было на месте оказать какую-то помощь и спустить тело вниз, не нанеся ему никаких других повреждений.
— Андрей, налаживай спуск! — крикнул он напарнику. Тот вызвал подмогу, один из кранов протянул к Теплякову стрелу, но достать вплотную не сумел. Тепляков угрюмо посмотрел на раскачивающуюся в двух метрах от него лестницу и отрицательно покачал головой.
Тем временем наверх к нему подали щит; Тепляков осмотрел раненого мужчину, отметил у него несколько переломов рук, вколол наркотик из аптечки и, сидя на самом краю плиты, принялся прилаживать щит под спину пострадавшего. Мужчина изредка издавал тонкие, не мужские стоны, вынуждая Теплякова работать осторожно и одновременно спешить; он очень боялся не успеть спустить раненого вниз…
Завязывая узлы над телом пострадавшего и прикрепляя его как можно надежнее к щиту, он поглядывал по сторонам. Работа по спасению шла уже полным ходом; внизу развернулся штаб бригады МЧС, откуда шло общее руководство операцией. Около двадцати бригад «Скорой помощи», добавляя к желтому свету прожекторов проблески красного и синего, носились взад-вперед, переправляя раненых в ближайшие больницы. Уцелевшие жильцы дома были выведены из своих квартир и расположены примерно в полукилометре отсюда на берегу озера; возле них неотлучно дежурила пара бригад медиков и наряд милиции.
С десяток флажков на завале были еще не обследованы. Тепляков представил себе, что там, внутри, под этими плитами, лежат люди, ожидающие помощи; ему захотелось своими руками задушить ту сволочь, что взорвала здесь бомбу. Найти и задушить, чтобы видеть, как в его глазах страх смерти сменяется туманом, как синеет лицо, как выступает пена на губах… Потому что никакая смерть террориста не сравнится с тем, что творится сейчас здесь, на этих развалинах, никакая смерть не вернет к жизни тех, кто остался погребен здесь и кого смогут вытащить (Тепляков прекрасно знал статистику) не ранее вторых-третьих суток от начала спасательных работ.
Там, под флажками, лежали сейчас те, кто жил на самых верхних этажах и на кого упало не так уж и много плит — основная же масса людей, первые три-четыре этажа, оказались похоронены на большой глубине. Вот к одной отметке дотянулась та стрела крана, что не смогла помочь Теплякову; к небу аккуратно взмыла ставшая словно картонной плита, луч прожектора проводил ее до самого соприкосновения с землей в паре десятков метров в стороне. Фонарики на шлемах освещали спасателям, что же творится там, внизу, в клубящейся пыли и мраке; один из них что-то увидел, крикнул остальным. Потом он исчез в невидимом отсюда тоннеле, образованном обломками дома; через некоторое время он появился снова, с трудом выкарабкался наружу, прижал ларингофоны к шее поплотнее и что-то сообщил в штаб, потом он с напарником взялись за веревку и потянули. Примерно пару минут спустя (Тепляков к тому времени заканчивал фиксировать мужчину и проверял узлы на надежность) над поверхностью завала показалась женская голова, склоненная набок. Длинные волосы были в беспорядке разбросаны по лицу; спасатели, подсунув руки ей подмышки, вытащили женщину и аккуратно уложили на подготовленный щит. Что-то у них там не ладилось, они разорвали на женщине домашний халат, обнажив окровавленное тело, один из спасателей наложил повязку на плечо, после чего, взяв щит, они принялись спускаться по склону завала, на котором уже святящимися вешками была обозначена тропа для безопасного прохода. Через десять минут женщина на «неотложке» была отправлена в больницу.
Тепляков отметил про себя успех товарищей, крикнул Андрею, чтобы тот подстраховал внизу; после чего подтолкнул щит к краю плиты, дождался, когда тот своим весом примет полувертикальное положение и принялся осторожно отпускать веревку. Щит постепенно опускался, Андрей сумел кончиками пальцев достать его и направить движение.
— Принял! — крикнул он наверх. — Спускайся, надо торопиться!
Тепляков выпрямился на своем маленьком пятачке и осмотрелся еще раз, пытаясь увидеть то, что не было видно другим снизу.
Ничего особенного ему разглядеть не удалось — горы бетонных обломков, покореженная мебель, несколько лестничных пролетов, уцелевших при падении; отовсюду слышались крики и плач, люди рвались на место гибели их родственников, готовые голыми руками разбирать завалы. Милиция оттаскивала их в сторону, медики направо и налево кололи успокаивающие лекарства, которых явно не хватало ни по количеству, ни по силе действия. Тепляков вздохнул, и спустился вниз, внимательно глядя под ноги.
В наушниках слышались переговоры штаба и руководителей групп, работающих на месте. Тепляков узнал, что спасено лишь десять человек, да и то лишь тех, что оказались практически на самом верху завала. Примерно пять или шесть человек переговариваются из-под плит со спасателями, но подобраться к ним не предоставляется возможным. А на детской площадке лежали уже семь трупов …
— Андрей! — позвал он напарника. — Идем к желтому флажку, там, где собака бесится!
Они приблизились к визжащей овчарке, отодвинули ее в сторону, чего ей очень не хотелось делать (пришлось позвать собаковода и заставить убрать зверя). Из-под развалин слышался плач то ли ребенка, то ли молодой женщины. Спасатели переглянулись и принялись растаскивать руками то, что можно было поднять силами двух человек. Кран, вызванный ими, уже тянул к ним свою стрелу…
* * * * *
«Меня на самом деле зовут Дима», — напечатал он. — «В моем доме только что произошел взрыв, я не шучу».
«Не может быть» — был ответ. — «Ты так развлекаешься?»
«Какие тут шутки?» — печатал Димка. — «Возле подъезда взорвался грузовик, я сам видел…»
«Как же ты сам видел? Дом же взорвался. А ты как уцелел? Хватит врать, а то я сейчас отключусь!»
«Нет, не отключайся!» — едва не закричал у компьютера Дима. — «Ты ведь не врешь, что живешь в Москве? Правда?»
«Правда».
«Позвони в милицию или еще куда-нибудь! Позвони в МЧС!»
«Позвоню — и что я им скажу? Как я представлюсь? Как человек, которому в Интернете кто-то сказал, что его дом рухнул только что?»
«Ну…»
«Вот и ну. Кто мне поверит? Да я и тебе не очень-то верю».
«Я не знаю, как мне убедить тебя. Я живу… жил на шестом этаже этого дома. Вокруг во время взрыва все рухнуло, я уцелел чудом на маленьком куске пола, рядом с компьютером. Соединение, которое было установлено с тобой, не оборвалось».
«Фантастика. Не очень-то верится…»
«Я сам с трудом верю в происшедшее. У меня какие-то проблемы со спиной, очень сильно болит. Боюсь, что могу в любой момент отключиться. Чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше».
«Говори адрес. У меня есть возможность проверить, врешь ли ты».
«Как?»
«Адрес!»
Димка напечатал.
Наступила пауза.
— Как она собирается проверить мои данные? — удивился он. — Ведь можно только поверить в них, и все. И ведь она не может никуда позвонить, чтобы спросить — ведь телефон занят соединением со мной. Хотя, мало ли какая у нее дома техника…
«Ты еще там?» — появился вопрос.
«Смешно. Мне отсюда деться некуда. Метр на метр могилка».
«Так какой этаж?»
«Шестой».
«Где ты находишься в комнате?»
Димка вспомнил планировку квартиры и набрал:
«Правый дальний угол, если стоять лицом к дому».
«Номер квартиры?»
«19».
Снова возникла пауза. У Димы сложилось впечатление, что Дана по ту сторону Интернета общается с кем-то.
Снова заболела спина — несильно, издалека откуда-то стали приходить импульсы боли. Ног он уже давно не чувствовал; чертовски хотелось сесть в кресло поудобнее, а не висеть в нем на боку, но его саркофаг не позволял пошевелиться телу.
Наверное, он потерял сознание на несколько минут, потому что, открыв глаза, он увидел сразу несколько вопросов «Ау? Ты где?», пришедших один за другим.
«Я все еще здесь», — ответил он Дане. — «Ты что-нибудь предприняла?»
«Да. Ты не врешь. Я переживаю за тебя, Дима. Тебе помогут», — прочитал он ответ.
«Когда?»
«Не знаю. Скоро. Жди».
И спустя минуту молчания:
«И мы с тобой встретимся. Я хочу тебя увидеть. Не против?»
«Нет. Спасибо тебе, Дана. Как тебе это удастся?»
«Я сама решу, как. Ты там держись, Димка. Жизнь продолжается. Мне тоже иногда бывает хреново — конечно, не так как тебе, но все-таки. Не сдавайся».
«Не сдамся. Вот только пить хочется — ужас!!! Тут все в пыли, словно я ее наелся».
Он отправил последнее сообщение, задумался на мгновенье и вдруг понял, что что-то не так. Экран замерцал, погас, на мгновенье вспыхнул вновь, чтобы выключиться навсегда. Стало темно и тихо, перестал шуметь кулер под столом.
Снаружи доносились разные шумы и крики, Димка разбирал рычание тракторов, вой сирен, чьи-то крики. Все это не складывалось в общую картину, казалось каким-то отрывочным, нереальным, словно звуковая дорожка к какому-то незнакомому фильму.
А потом он потерял сознание.
* * * * *
Это был ребенок. Они вытащили его минут за двадцать, а еще через пятнадцать минут их отозвали для реабилитации. Они с Андреем спустились с завала к штабу в распоряжение медиков. Со здоровьем у них после пары часов работы было все в порядке, никто не получил травму, поэтому их просто отправили в походную столовую.
Они вошли в вагончик, присели за стол и молча принялись есть. Пища казалась им абсолютно безвкусной; каждый из них видел сквозь стены маленькое кладбище рядом с ними на детской площадке. Изредка они смотрели друг на друга, избегая взгляда в глаза; хотелось молчать и не комментировать происходящее никак. Эмоции здесь — табу.
Когда они заканчивали ужин, у Теплякова зазвонил сотовый телефон. Он нехотя вытащил его из кармана, проклиная себя за то, что не оставил его дома. На определителе горел номер его дочери.
— Интересно… — хмыкнул он, в душе радуясь звонку. — Слушаю, Дашенька… Да, я работаю, неспокойно в городе… Где? А ты откуда знаешь, что я здесь? Я думал, в новостях еще не успели озвучить… Кто сказал? Кто?
Он удивленно посмотрел на Андрея. Тот заинтересованно смотрел на напарника, ожидая окончания разговора.
— Парень по имени Дима?.. Ну… Да… Шестой этаж? Да тут рухнуло все, начиная с девятого! Квартира номер девятнадцать?.. Точно шестой? Ну, Дашка, если это все вранье!.. Не знаю, что с тобой сделаю. Все, пока.
Андрей недоумевающим взглядом посмотрел на Теплякова, подняв брови.
— Шестой этаж, квартира номер девятнадцать.
— Это я слышал, — произнес Андрей. — И что же там, на этом шестом этаже?
— Парень. Дима. Живой, — отчеканил Тепляков. — И до сих пор сидит за компьютером, общаясь с моей дочерью по Интернету. Слушай, за кого она меня принимает? И этот виртуальный Дима — он вообще представляет, что тут просто никто не может уцелеть! А те, кого мы находим живыми, отмечены какой-то ангельской печатью, ибо выжить здесь просто невозможно!
Он вышел из вагончика на улицу и поднял глаза наверх, туда, где зиял провал между двумя стоящими частями дома. Лучи прожекторов, взяв дом в перекрестие, уже не выпускали его из своих цепких объятий. Тепляков пригляделся к стенам, отсчитал шесть этажей и принялся внимательно разглядывать то, что когда-то могло быть квартирой под номером 19.
Видно было не очень хорошо; пришла мысль найти бинокль — но Тепляков решил проверить информацию иначе. Он кивнул Андрею, и они направились к завалу, предварительно отметившись у диспетчера штаба.
Сначала Тепляков решил осмотреть все снизу, чтобы понять, реально ли кому-то сейчас остаться на уровне шестого этажа. Когда они с Андреем подобрались поближе через развалины дома и встали на их вершине, то сомнения Теплякова в том, что дочь кто-то обманул, потихоньку рассеивались.
Там определенно мог кто-то находиться. Огрызок перекрытия, метра два на полтора в поперечнике, мог предоставить убежище для одного человека.
— Очень интересно, — задумчиво сказал Андрей. — Если бы не ваша дочь… Кому придет в голову поднять глаза к небу и рассуждать, не завис ли кто-то между этажами?
— Случайность… — протянул Тепляков. — Представь, какова вероятность у этого парня была общаться с моей дочерью через Интернет в момент взрыва?
— Нулевая, — ответил Андрей.
— Единственный аргумент в пользу того, что все это вранье чистой воды. Все остальное говорит за то, что этот парень действительно там. А вот жив ли?
Телефон зазвонил вновь. Тепляков, не глядя, нажал кнопку.
— Да, Даша… Что? Черт…
Он выключил телефон, спрятал его во внутренний карман, посмотрел на Андрея и сказал:
— Он замолчал, а потом отключился…
Напарник молча кивнул в сторону. Тепляков посмотрел туда, куда показывал Андрей, и увидел, как экскаватор, разгребая край завала, выворотил из земли кучу разных кабелей, среди которых наверняка были и телефонные.
Тепляков еще раз задрал голову кверху:
— Два пути, — задумчиво сказал он будто бы сам себе. — Подняться отсюда либо спуститься с крыши. Что скажешь?
— Ну, альпинист у нас ты, — развел руками Андрей. — Я буду страховать в любом случае. Если спустишься сверху, то придется эвакуировать на крышу. Там бы вертолет не помешал, но кто его сюда вызовет?
— Ты, — сказал Тепляков. — А я беру щит, поднимаюсь наверх и делаю все остальное.
— Вытащишь? Сам? — засомневался Андрей.
— Вытащу, не бойся, — ухмыльнулся напарник. — И знаешь, дочь скала, что приедет сюда, чтобы посмотреть на того, кого мы вместе с ней спасаем. Встреть ее; главное, чтобы она тут поменьше всего увидела… Я же не могу ей по телефону запретить, а она у меня уже взрослая, самостоятельная. Короче, проведешь в диспетчерскую, пусть там сидит.
— Понял, — кивнул Андрей и, прижав ларингофоны к шее, сообщил в штаб о предстоящей операции на крыше.
Тепляков, не дожидаясь окончания разговора, направился к ближайшему подъезду, держа подмышкой полированный фигурный щит для пострадавших. Судя по всему, парню там. Наверху, он будет жизненно необходим…
* * * * *
Димка открыл глаза. Его словно что-то подтолкнуло изнутри — «Открой!» Он обвел взглядом свой мрачный саркофаг, увидел тонкие желтые лучики, пробивающиеся через щели, угадал в них прожекторные лучи.
— Ищут, — прошептал он пересохшими губами. — Меня ищут… Спасибо, Данка…
И хотя искали не только его, но ему, уставшему и измученному болью, жаждой и страхом, казалось, что все силы в мире сейчас направлены только на одно — найти и спаси его, Диму.
Он посмотрел на погасший монитор, попытался увидеть в нем свое отражение, но не смог, слишком уж мало было света.
— Благослови, Господи, «аську» и тех, кто ее придумал… — шепнул он себе под нос. — Низкий им поклон…
Голова закружилась, он дернулся, боль вновь взорвала его тело; стон, громкий и жалобный, сорвался с его губ.
А в нескольких десятках метров от него спасатель Тепляков поднимался по лестнице, поглаживая веревку, намотанную вокруг пояса.
— Держись, парень, — шептал он в такт своему дыханию. — Держись…
* * * * *
Лестница казалась бесконечной; несмотря на то, что было всего девять этажей, Теплякову показалось, что их, по меньшей мере, раза в два больше. Вроде бы он и не был усталым, но почему-то дыхание к последнему этажу сбилось окончательно. Он выбрался на крышу, швырнул щит себе под ноги и тяжело задышал, наклонившись и упираясь руками в колени.
Свежий ветер привел его в порядок. Он приблизился к провалу, огляделся в поисках неподвижной опоры, остановил свой взгляд на спутниковой антенне и укрепил на ней веревку. Потом он защелкнул на поясе карабин и принялся медленно, по паре метров, спускаться вниз, глядя себе под ноги.
Тот участок плиты, что был накрыт сверху обломком потолка, довольно скоро оказался у него под ногами. Тепляков раскачивался в воздухе, боясь встать на него — вполне возможно, что именно этим он усугубит страдания парня.
— Эй! — крикнул он вниз. — Эй, ты там живой?!
Тишина. Ветер немного погудел в натянутой, как струна, веревке и стих. Тепляков закусил губу, не зная, что же делать дальше. Он еще чуть-чуть стравил трос, вплотную приблизился к плите, накрывшей человека и внимательно разглядел ее, пытаясь понять, что же держит ее на месте. Потом подумал — даже если ее можно спихнуть, то как же она полетит вниз, туда, где расставлены флажки?
— Эй, напарник, — услышал он в наушнике. — Я вижу, ты на месте. Вертолет будет, не переживай. Помочь?
— Что там внизу? Прямо подо мной?
— Квадрат, что под тобой, еще считается потенциально опасным, но, судя по всему людей там нет. Уже насчитали двадцать два человека…
— Трупы?!
— Да нет, тех, кого не было дома в момент взрыва. Оказывается, едва ли не полдома обретается сейчас на даче. Они тут все толкутся за ограждением. Я столько мата никогда в жизни не слышал! Плюс ко всему, в этих подъездах восемь квартир пустуют, ибо до сих пор никем не куплены. Предполагается, что под завалом остались еще три, максимум пять человек. Все они обозначены флажками. Прямо под тобой флажков нет. Думай…
Тепляков думал недолго.
— Поднимайся. Я постараюсь спихнуть плиту, ты спустишь мне щит и вытащишь парня. Поторопись.
И, отдав приказ, он еще раз внимательно посмотрел на плиту и рискнул…
Когда раскачанный отломок плиты полетел вниз, Тепляков увидел этого самого Димку, лежащего в немыслимой позе поперек кресла; голова была склонена на компьютерный стол. Компьютер, и правда, был цел; одна из ладоней закрывала «мышку», пальцы второй лежали на клавиатуре.
— Вижу парня, — сказал он самому себе и всем, кто его слушал в данную секунду. — Давай щит, Андрей.
Сверху скользнул блестящий прямоугольник щита, потом раздался шум вертолета. Облако пыли взвилось с крыши и ринулось вниз, к Теплякову.
Он с большим трудом сумел укрепиться на небольшом пятачке пола и, со всей аккуратностью подведя ремни под тело, закрепил Димку. Дернув трос пару раз, он крикнул:
— Поднимай! И попроси «вертушку» пока в сторону отойти, ничего не видно из-за пыли!
Щит медленно пополз вверх, отмечая своими остановками паузы, которые делал Андрей, чтобы перехватить руки. Пыли стало поменьше, шум вертолета несколько отдалился.
Прежде чем начать подниматься следом, Тепляков глянул вниз и увидел свою дочь рядом с вагончиком диспетчера. Она сама догадалась не лезть в гущу событий, обратилась в штаб и теперь ждала отца там с вестями о спасенном парне.
Он подергал веревку и стал подниматься…
Андрей вытащил щит на крышу, вгляделся в страдальчески измененное лицо Димы, вколол ему обезболивающее и стал направлять вертолет. Мощная струя воздуха, бьющая сверху, заставила его пригнуться. Откуда-то с неба упали тросы с люлькой.
Андрей начал закреплять щит и вдруг понял, что на крыше что-то не так. Огромная спутниковая антенна, словно парус, набрала в себя поток от «вертушки» и сдвинулась с места.
Тепляков почувствовал это, когда до крыши оставалось метров десять. Он попытался подниматься быстрее и закричал:
— Антенна! Андрей, трос! Антенна!!!
Напарник кинулся к опоре, ухватил рукой веревку и тут же понял, что ослабить узел и перехватить его полностью ему не удастся, а масса опоры достаточно велика для того, чтобы ее удержал один человек.
— Эй, на вертолете! Вашу мать, выше поднимайся, выше, ослабь напор…
Летчик понял его не сразу. Лишь тогда, когда антенна, словно бумажная, взмыла в воздух и исчезла за краем провала.
Вместе с тепляковским страховочным тросом.
Андрей, широко раскрыв глаза, смотрел туда, где должен был показаться Тепляков; потом он лег на крышу и подполз к краю.
Никого. А где-то внизу уже суетились лучи, выхватывая из темноты лежащее на камнях тело спасателя…
Димка внезапно пришел в себя, увидел над собой горящие огни вертолета, ощутил мощную бьющую прямо в лицо струю воздуха и внезапно сказал приблизившемуся к нему плачущему Андрею:
— Благослови, Господи…
Тот, широко раскрыв глаза, посмотрел на лежащего перед ним парня, потом махнул рукой и тихо произнес:
— Поднимай…
— Не слышу вас, повторите команду, — раздался в наушниках голос пилота.
— Поднима-а-ай! — заорал Андрей и упал на колени. Щит взмыл в небо и исчез, оставив спасателя наедине с самим собой…
…Даша проводила глазами огни в небе. Вертолет унес парня, так и не дав ей возможности взглянуть на него. Она постояла на пороге вагончика, прислушиваясь к переговорам диспетчера и спасателей, потом вытащила из кармана сотовый телефон и набрала номер отца.
— Абонент временно недоступен, — был ответ. Она удивленно пожала плечами, набрала еще раз — тот же результат.
Внезапно на плечо ей легла чья-то рука. Она тихо вскрикнула и отшатнулась. Это был диспетчер.
— Ты ведь Даша Теплякова? — спросил он.
— Да. А что? Отец что-то просил передать?
И вдруг по его глазам она догадалась, что случилось что-то страшное.
«Абонент временно недоступен…»
— Он?…
— Он… Он упал, Даша. Только что… Но он вытащил того парня…
Девушка присела на ступеньки вагончика. Губы у нее затряслись, телефон выпал из рук на землю.
— Он остался в живых, — продолжил диспетчер. — Правда, ему здорово досталось… Он уже по пути в больницу, тебе потом позвонят, в какую. Не плачь, это ведь его работа. И тот парень — он действительно там был…
Чей-то вызов заставил его вернуться в диспетчерскую. Даша, обхватив голову, рыдала на земле у вагончика…
— Папа… — всхлипывала она. — Никогда в жизни не буду пользоваться … этой чертовой «аськой»… Никогда… Никогда…
А Димка в вертолете всю дорогу до посадочной площадки бормотал сквозь рокот винта:
— Благослови, Господи… Благослови…
—
Вернуться к рассказам.