НА ДАЛЕКОЙ ПАНГЕЕ
Бомбардировщик заходил на цель уже в четвертый раз. Ле Рой проводил его взглядом из-под ладони, воткнув лопату в землю.
— Когда же это кончится… — процедил он сквозь зубы, глядя на жужжащий высоко в небе крестик. — Там, наверное, уже ничего не осталось.
Вчера самолеты посетили это место шесть раз. Бомбы сыпались густо, с противным свистом, и хотя до цели отсюда было около двух километров, надсадный вой — сначала падения, а потом разрывов — не давал спокойно работать ни Ле Рою, ни четверым его напарникам. Вот и сейчас — едва Ле Рой услышал гул моторов первого самолета, из туч над их головами вынырнули еще пять машин; совершив маневр, они выстроились зигзагом и открыли бомболюки.
Черные точки, поначалу летевшие рядом с самолетами, быстро теряли скорость и по дуге ныряли вниз.
— Ветер в нашу сторону, — сказал Педро. — Через полчаса нечем будет дышать.
Ле Рой согласно кивнул. Остальные молча достали респираторы, нацепили на лица, сразу став похожими на бульдогов с синими мордами. Гул взрывов долетел до них спустя некоторое время — Ле Рой сделал нехитрые вычисления и решил, что цель не изменилась. Те же самые два километра.
— Интересно, что там… — задумчиво спросил сам у себя Киринаикос. — Вчера шесть, сегодня четыре. Город?
— На такой равнине, грек, мы бы увидели город еще пять дней назад, — взявшись за лопату и не оборачиваясь, ответил Ле Рой. — Нет, там что-то другое…
— Города бывают разные, — ответил Киринаикос. — Там, откуда я родом…
— Заткнись, — угрюмо бросил Педро, достав из кармана маленький напильник. — Мы все откуда-нибудь родом. Копай!
Сам он несколько раз провел по острию лопаты напильником с противным скрежетом; все остальные машинально проверили лезвия своих орудий и решили повременить с заточкой.
Комья земли вновь полетели в стороны. Ров углублялся.
Через двадцать пять минут (прогноз Педро сбывался) потянуло дымом. Сначала легко, практически незаметно — так, словно кто-то неподалеку развел маленький костерок; потом — явственно, противно, оседая на языке и в глотке.
— Попали, — выдохнул Киринаикос. — Горит…
— Что? — спросил Ле Рой.
— Похоже, что лес.
— Нет, — вступил в разговор Олафсен. — Это не лес. Точнее, не совсем лес.
— Откуда ты знаешь, как горит лес, проклятый викинг? — возмутился Педро. — Живешь там, в своей Швеции, среди фьордов и мха… Да и когда ты там был в последний раз?!
Швед закрыл глаза — было видно, что он борется с собой; еще секунда — и он бы кинулся в драку.
— Не напоминай мне о фьордах, мой милый испанец…
— Мексиканец!
— Тем более, — вежливо кивнул Олафсен. — Тем более — потому что они очень дороги мне. И, судя по всему, я их больше никогда не увижу. Я знаю, как горит лес. Я знаю, как горят дома; я даже знаю, как горит море, когда на нем разлита нефть из тонущего торпедированного транспорта. Поэтому поверь мне — там горит не лес.
— А что? — не удержался Киринаикос.
— Джунгли.
— Там — джунгли? — скорчив жуткую гримасу, переспросил Педро. — Там — джунгли? Ты выжил из ума, викинг! Посмотри под ноги — мы роем этот проклятый ров посреди пустыни!
— Что не мешает быть джунглям в двух километрах от нас, — сказал Олафсен. Да и пустыней это трудно назвать. Я бы сказал — прерия.
Ле Рой молча согласился со шведом. Дым принес с собой какие-то странные запахи; лес не мог так пахнуть. Сырость, испарения — то, что периодически прилетало к ним с ветром, сейчас было перемешано с гарью. «Странно, — подумалось Ле Рою. — Зачем кому-то бомбить джунгли? Чем они могли помешать?»
— Джунгли… — задумчиво произнес Киринаикос, поглядывая на тех парней, что работали молча со вчерашнего дня. — Прерия… Как это может сочетаться? Куда нас забросила эта поганая война?
— Черта, — замогильным голосом сказал Олафсен и провел рукой по горизонту. — Там черта. За чертой может быть все, что угодно. Я знаю. Я помню.
— Кто из нас оказался здесь первым? — внезапно спросил Педро. — Самым первым? Кто сделал первый удар лопатой, кто разметил направление этой чертовой канавы? И кто приказал ему это сделать?!
— Я, — поднял руку один из молчунов. — Я здесь уже восемь дней. Я делал расчеты. Я отвечаю за точность проекта. Мое имя Адольф. Приятно познакомиться со всеми вами — но лучше работать, а не молоть языком.
— Немцы, — пробурчал Киринаикос. — Ох уж эти немцы с их вечным стремлением к порядку… Хуже японцев — слава богу, что узкоглазых здесь нет. В паре они бы достали тут кого угодно.
— Ты не ответил, кто приказал тебе? — Педро бросил лопату на землю и подошел к Адольфу. — Неужели ты сам пришел сюда и стал копать?
— Нет, не сам, — немец остановился, воткнул лопату и оперся на черенок. — Вряд ли я бы догадался даже о существовании этого места, — он обвел глазами окрестности с небогатой растительностью.
— Тогда кто?
— Я не знаю, — криво улыбнулся Адольф. — И никто не знает. Просто — ты оказываешься здесь, и все. Никто из вас не чувствует во рту привкус крови?
Все моментально прислушались к своим ощущениям, после чего отрицательно покачали головами.
— Это хорошо, — улыбнулся Адольф. — Значит, я хорошо поработал до вашего прихода. Лично я избавился от него лишь пару часов назад.
— Ты о чем? — спросил Ле Рой. — Что за привкус? Если я правильно понял, здесь опасно находиться?
— Уже нет, — отрицательно покачал головой Адольф. — Прошу верить на слово и не отвлекаться на пустые разговоры. У нас слишком много работы.
— Много? — подошел поближе Олафсен, засунув руки в карманы. — Что-то я не в курсе, если можно — с этого места поподробнее. Не очень хочется много работать.
— Ничего не выйдет…- попытался улыбнуться Адольф, но сразу понял, что со шведом такой тон не пройдет. — К сожалению, от нас с вами это не зависит. Зря вы оставили лопату — если вы думаете, что за нами никто не наблюдает, вы ошибаетесь. Мы здесь, как на ладони.
Олафсен резко обернулся, совершив практически полный круг. Его глаза шарили по горизонту — но безрезультатно. Он остановился, посмотрел себе под ноги, а когда поднял взгляд вновь, Адольф отступил на шаг.
— Слышишь, немец, — процедил швед сквозь зубы, — или ты объяснишь мне, что мы здесь делаем… Или будет больно. И ты все равно скажешь. Кто-нибудь согласен со мной?
Несколько человек поддержали его. Всем — или почти всем — хотелось знать, что они здесь делают и как они здесь оказались. Адольф отступил еще на один шаг и постарался ответить всем сразу:
— Я прошу вас всех прислушаться к голосу разума. Надеюсь, никто не против это сделать? Так вот — я понятия не имею, откуда здесь я сам и все остальные. Я уже БЫЛ здесь, когда появились все остальные — был, и сам не знаю, почему. Вы появлялись по одному, реже — по два. Просто из воздуха. Появлялись, словно эфир ткал со скоростью света живую материю. Вроде никого нет — и вот уже еще одна фигура с лопатой стоит возле меня в грязной рубашке и широких штанах. Вы включались в работу молча и не спрашивая ничего — смотрите, сколько земли перекидали. Думаю, скоро можно закладывать фундамент…
— Не отвлекайся, — вновь надавил Олафсен. — Говори.
— Я ведь и говорю, — продолжил Адольф. — Мы работаем, и все тут. И я твердо убежден, что за нами наблюдают. Издалека, из укрытия… Может, в очень мощный бинокль. И я совершенно точно уверен — нам не стоит долго простаивать без дела, иначе нам напомнят о нашем предназначении. Причем, напомнят так, что мы очень и очень пожалеем.
— Это угрозы? — поинтересовался Киринаикос. — Ты требуешь от нас подчинения? Ты — здесь главный?
— Нет, я не главный. Я — первый. И если бы видели, что здесь было до вас — поверьте, вы сказали бы мне «спасибо».
Ле Рой в который раз осмотрелся и так и не смог понять, что же имел в виду немец. Никаких признаков того, что кто-то работал здесь до их появления, и уж тем более — что этот «кто-то» провернул здесь колоссальную работу. Кроме их рва, постепенно заполняющегося грунтовыми водами — поначалу медленно, пропотевая, а дальше все быстрее и быстрее — здесь, в этой глуши не было ничего. И тем глупее смотрелась тут группа парней с лопатами, ведущая этот ров по какому-то непонятному ориентиру, будто вбитому им в мозги.
— Я верю, — после паузы сказал он. — Но не понимаю. Поэтому — мы все еще ждем объяснений. Что именно ты делал здесь, пока мы не пришли?
Адольф тяжело вздохнул.
— Я понимаю так же мало, как и вы, — махнул он рукой. — Мы ничем не отличаемся. Почему вы придаете какое-то значение моей персоне, мне непонятно — я же не требую от вас благодарности за то, что я разгреб здесь кучу радиоактивного мусора!
— Кучу чего? — напрягся грек.
— Да, вы не ослышались! — взмахнул обеими руками Адольф, словно это придавало его словам больший вес. — Когда я появился здесь, прямо передо мной на этой чертовой земле лежали сорок полуразвалившихся бочек с какой-то непонятной жидкостью, непрерывно подтекающей изо всех щелей! Едкой, мерзкой на вид жидкостью, которая еще вдобавок и светилась в сумерках, словно бочки были напичканы светлячками по самый верх!
— И где же она теперь? — спросил Киринаикос, глядя себе под ноги. Выражение лица его говорило о том, что он хочет немедленно отсюда уйти — и чем дальше, тем лучше. — Неужели ты выпил ее всю, проклятый немец?! Почему ты сразу не сказал нам о том, что мы работаем на зараженной территории! Сволочь, почему ты молчал?! Мы уже схватили столько рентген, сколько хватит, чтобы умереть быстро и в самом расцвете лет!
Он схватил свою лопату и, судя по всем, собирался раскроить Адольфу череп — но Ле Рой ему не позволил. Он ловким незаметным движением выставил ногу — и Киринаикос полетел головой в грязную коричневую жижу на дне канавы.
Швед и немец посмотрели на Ле Роя, как на человека, совершившего самый нелогичный поступок в своей жизни — причем Олафсен смотрел, как хищник, а Адольф — благодарно и восхищенно. Ле Рой сам не ожидал подобной смелости, поэтому едва сумел остановить себя не ринуться вниз, к барахтающемуся в дерьме греку, чтобы вытащить его на сухую землю. Он встретился взглядом поочередно с каждым заинтересованным лицом, после чего ткнул пальцем в Адольфа:
— Мало информации.
— Да вы меня все время перебиваете! — возмутился немец. — Кто следующий кинется на меня с лопатой?
— Успокойся, никто, — покачал головой Ле Рой. — Нам всем хочется знать, куда ты дел эти сорок бочек с радиоактивным дерьмом. Ведь ты же что-то с ними сделал, раз их здесь нет?
— Гениальная мысль, — пробурчал Адольф. — Конечно, я попытался что-то сделать, но уже через несколько минут у меня из носа пошла кровь. Во рту появился металлический привкус, зашумело в голове, короче — недолго бы мне осталось, но… На какое-то время, как я понимаю, я выпал из жизни; складывалось впечатление, что она проплывает мимо меня. Я уже приготовился умереть, но вдруг почувствовал себя лучше — не совсем, но настолько, чтобы выполнить приказ…
— Какой? — спросил Олафсен.
— Чей? — перестав отряхивать с себя грязь, спросил грек.
— Не знаю, — ответил Адольф Киринаикосу. — Он просто выстроился в моей голове, как доминанта, как директива… Я очнулся от своего радиоактивного транса и принялся переворачивать бочки, разливая светящееся дерьмо по земле. Они были тяжелыми, ржавыми, с массой зазубрин, неподатливые… Но я сумел выпотрошить больше половины из них, когда понял, что жидкость ушла в землю, не оставив и следа. Она просто исчезла — как и все мои ощущения. Я снова был здоров — и ни на секунду не сомневаюсь, что, столкнувшись с бочками, я был неизлечимо болен лучевой болезнью. И, осознав, что я все еще жив, я закончил работу вдвое быстрее, чем рассчитывал — будто кто вдохнул в меня силы. Вся эта урановая водичка исчезла — словно ее и не было. А потом стали появляться вы.
Он вдруг улыбнулся своим словам:
— Надеюсь, между ее исчезновением и вашим появлением нет прямой связи.
Ле Рой помолчал немного, потом усмехнулся и ответил:
— Будем надеяться…
— Может, стоит вернуться к работе? — спросил Адольф, закончив свой монолог. — Все-таки есть высокая вероятность того, что нас могут проверить.
— И что нас ждет? — поинтересовался Олафсен, сложив на груди руки.
— Не знаю, — отрицательно покачал головой Адольф. — Но думаю, что ничего хорошего. Мы ничего не делаем уже почти двадцать минут — а это много по меркам того, кто наблюдает за нами.
— Есть ощущение, что ты знаком с этими людьми лично, — швед приблизился на пару шагов. — И сдается мне, что грек зря нырнул в дерьмо с головой, — последнее адресовалось уже Ле Рою. — Ты кто — француз? Шотландец?
— Канадец, — ответил Ле Рой. — И место Киринаикоса было именно в канаве — не думаю, что нам помешают лишние рабочие руки. Если бы сейчас на дне рва лежал Адольф с пробитой головой, мы бы — раз! — не узнали бы того, что он нам рассказал, и — два! — делали бы часть его работы.
Грек, сидя на краю рва, поднял глаза на Ле Роя и прищурился — ненависть сквозила в этом взгляде безо всяких комментариев. Чувствовалось, что злобу он затаил всерьез и надолго — хотя всего лишь пару минут назад собирался убить совершенно другого человека. Ле Рой почувствовал этот взгляд, взглянул в ответ.
И каждый понял, что не останется без внимания.
Адольф посмотрел на них обоих, потом почесал в затылке и сказал:
— Не знаю, как вы, а я продолжу.
Он отмерил несколько шагов вдоль по ходу рва, сделал там отметку острием лопаты, вернулся и принялся отбрасывать землю в сторону. Те, что стояли по эту сторону рва, последовали его примеру; четверо человек, оказавшихся по другую сторону, переглянулись, перебросились парой слов тоже вернулись к работе.
Тем временем на горизонте — там, откуда тянуло дымом — стало тихо. Хлопки далеких разрывов прекратились, крестики самолетов исчезли в вечернем небе.
Ле Рой считал, сколько раз он взрезал лопатой землю.
— Девятьсот тридцать два… Девятьсот тридцать три…
Когда счет перевалил за тысячу, он позволил себе осмотреться. На той стороне двое курили, свесив ноги с края канавы, другие копали, все медленнее и медленнее, поглядывая на бездельников с нескрываемой злобой и презрением. Ле Рой распрямил спину, смахнул пот со лба.
— Чушь какая-то, — пробурчал он себе под нос. — Зачем мы здесь? На много километров на все стороны света ни души, где-то далеко идет война — а мы появляемся из ниоткуда, роем эту чертову яму, смотрим, как она заполняется водой, плюем и мочимся в нее, рвем друг другу рубашки и ноздри, ненавидим, ругаемся, спорим, мы, люди из разных стран, разных религий и убеждений… Эй, Адольф!
Немец оторвался от работы, воткнул лопату в землю, потянулся и только потом отозвался:
— Что, канадец?
— Устал?
— Глупый вопрос. Да.
— Тогда почему не объявляешь перекур?
— Почему я? Вон те двое объявили его себе сами. Не преувеличивай мою роль, — немец отмахнулся от Ле Роя ладонью. — Ты что-то хотел спросить?
— Я спросил.
— Нет, не это. Я же чувствую — ты швырял землю, а сам думал, думал… Что не дает тебе покоя?
Ле Рой хотел удивиться проницательности немца, но подумал, что тут нет ничего такого сверхъестественного — скорее всего, об этом думали все. Ну, или почти все.
— Мне, как ты совершенно справедливо заметил, не дает покоя одна мысль. Одна, но зато какая!
— Продолжай, раз уж начал, — подбодрил немец. — И раз уж мы отвлеклись от дела — перекур.
— Надолго? — спросил грек, практически падая на землю — просто удивительно, на чем он держался последние полчаса…
— Там увидим, — хитро посмотрел Адольф на него. — Смотря что мы сейчас будем обсуждать с канадцем.
Киринаикос кивнул, сделав это, как китайский болванчик — сил держать голову у него уже не осталось. Он лег на землю, после чего крикнул куда-то в небо:
— Господи, дайте кто-нибудь сигарету!!!
Швед подошел к нему, присел рядом, вытащил из кармана пачку папирос, закурил одну из них, после чего воткнул уже дымящуюся в рот греку и вытянулся на земле рядом.
Адольф улыбнулся, глядя на это.
— Что ты хотел спросить?
— Кто твои родители, немец? — неожиданно для самого себя произнес Ле Рой.
— Но ты хотел спросить не это, — удивленно поднял брови Адольф. — Ты же думал о том, что…
— Стоп, — перебил его канадец. — Ты прав. Но ответь сначала на этот вопрос.
Немец задумался, глядя себе под ноги.
— Как бы дико это не прозвучало, Ле Рой, но мне нечего тебе сказать.
— Поясни.
— Нечего — это значит нечего, — развел руками Адольф. — Я только сейчас подумал о них — и вдруг понял, что никогда в жизни их не видел. Да были ли они у меня? Чертовщина какая-то!
Он сделал несколько шагов вдоль рва, пнул большой кусок земли, проследил, как он упал в воду, разбрызгивая вокруг себя грязь.
— Родители… Да я не помню даже, откуда я родом! Постой, Ле Рой — неужели ты что-то понял?
— Пока нет, — пригладил мокрые волосы канадец. — Пока — нет… Сейчас бы дождь… Сильный, холодный, чтобы как в детстве… Как в детстве… Эй, Олафсен!
— Чего? — буркнул швед, не поднимая головы.
— Расскажи, ты любил в детстве дождь?
— Чего?
— А что тебя смутило? Слово «дождь» или слово «детство»?
— Его смутило слово «любил», — попытался рассмеяться грек, но у него плохо получилось. Он закашлялся, сел и оглянулся на Ле Роя. — Хочу, чтобы ты знал, канадец — не поворачивайся ко мне спиной. Никогда.
— Злопамятный? — не сводя глаз со шведа, спросил Ле Рой. — Не самое лучшее качество в жизни. Олафсен, я жду ответа — как там насчет своего детства? Есть какие-то отклики из глубин сознания?
Швед тоже поднялся, выпустил клуб дыма из своих больших легких и наконец соблаговолил ответить:
— Детство как детство. Плохо помню…
— Плохо? — подошел поближе Ле Рой, отметив краем глаза, что Киринаикос приблизил руку к черенку лопаты. — Или — совсем не помнишь?
— Я тоже не помню, — вмешался в их разговор Адольф. Он подошел и встал так, что оказался точно между греком и канадцем, Киринаикос прикинул расстояние, разочарованно убрал руку и снова лег на землю. — Просто до твоего вопроса о родителях я жил так, как будто они и не нужны вовсе, будто их и не было. Странно, правда?
— Ничего странного, — ответил Ле Рой. — Я тоже — ни мамы с папой, ни детства. Пустота. Хуже всего — у меня складывается впечатление, что меня СДЕЛАЛИ, чтобы я рыл эту чертову канаву.
— Не все так плохо, — ответил Олафсен. — Я помню… Какие-то улицы, бараки… Люди, похожие на меня…
— Чем — похожие? — поинтересовался Ле Рой.
— Одеждой, походкой, у кого-то в руках лопаты, у кого-то оружие; и над всем этим — флаг. Шведский флаг… Какое-то большое здание в центре города, а на верхушке шпиль с флагом.
— Как ты оказался здесь? — спросил канадец, вспоминая свое прошлое — маленький кусочек, застрявший в памяти, как кусочек пищи между зубов. — Можно хоть какие-то подробности?
— Можно, отчего же… — Олафсен поднялся, отряхнул спецовку, отбросил в сторону окурок. — Пришли люди, вошли в город, приказали…
В этот момент он посмотрел на Адольфа и махнул в его сторону рукой:
— Вот эти.
Канадец не понял, посмотрел сначала на Адольфа, потом перевел взгляд на шведа:
— Поясни.
— Что толку пояснять?! — явно нервничая, крикнул Олафсен. — Теперь уже все равно. Нет у меня на них зла — а ведь должно быть, правда? Пожалуй, это единственное, что меня удивляет — почему я абсолютно равнодушен к случившемуся?
Адольф напряженно слушал все, о чем говорил Олафсен. Он либо очень хорошо скрывал какую-то правду, либо на самом деле — был совершенно не информирован о том, что же случилось со шведом в тот момент, когда «вот эти люди» вошли в его город.
— Нельзя ли как-то уточнить — почему, зачем, когда? — настойчиво спросил канадец. — И вообще — почему мне всегда приходится просить вас всех рассказывать поподробнее? У вас что — слов не хватает? Или речь не развита?
— Кто ты такой? — внезапно спросил со своего места Киринаикос. — Чего ты лезешь ко всем со своими расспросами? Кто уполномочил проводить тебя следствие? Начни с себя — и, может быть, тогда мы согласимся с тем, что у тебя есть право задавать вопросы. Хотя я — вряд ли соглашусь. Помни о том, что я сказал.
— Резонно, — заметил швед. — Эй, парни! — крикнул он на ту сторону рва, где расположились на отдых остальные члены их коллектива. — Не хотите послушать слезливую историю жизни канадца Ле Роя?
Четверо с той стороны, до этой минуты неподвижно лежавших на земле, встали, подошли к краю рва, прикинули, смогут ли перепрыгнуть ту жижу, что уже накопилась внизу, переглянулись и поочередно прыгнули. Выбравшись наверх, они подошли поближе и присели на землю, образовав вместе с Киринаикосом и шведом полукруг, в центре которого оказались немец и Ле Рой. Адольф посмотрел вокруг и отошел в сторону, опустившись на землю возле грека.
— Значит, так, да? — спросил канадец. — Решили сделать меня крайним? Один не помнит своих родителей, другой не знает, было ли у него детство, третий помнит шведский флаг над каким-то домом, но при этом равнодушно роет канаву вместе с немцем и греком? Решили, что ответит и внесет ясность именно канадец?
— Ну, примерно так, — ответил за всех Киринаикос, не глядя ему в глаза. — Внеси эту самую ясность. Да побыстрее — судя по словам Адольфа, у нас могут быть проблемы, если мы не станем работать длительное время.
— Это так, — кивнул Адольф. — Не сочтите меня за надсмотрщика — но он прав.
— Кто придет проверять — твои люди? — просил канадец. — Немцы?
Адольф кивнул.
— Чушь какая-то, — кивнул канадец. — Получается, что в город Олафсена вошли немцы, заставили работать на себя — но при этом создали какую-то интернациональную бригаду и поставили присматривать и руководить процессом одного своего человека. Мы работаем, работаем, а сами — я уверен, что у каждого в голове есть мысль, подобная моей — думаем, почему мы не можем бросить все и уйти. Понимаю, что стоя среди степи, сложно принять решение о том, чтобы пуститься в бега — нет ни одного нормального ориентира, неизвестно, куда идти. Но ведь уйти — возможно? Что нас держит?
— Ничего, — сказал швед, встал и пошел в ту сторону, откуда до них долетал звук бомбежки. — Посмотрим, что из этого выйдет…
Все провожали его взглядами. Спустя некоторое время фигурка шведа стала плохо различимой из-за марева, поднимающегося от земли.
— Он вернется, — вдруг сказал Адольф. Все вздрогнули и посмотрели на него. — Там ничего нет. В смысле, конечно, есть — но совсем не то, что он хотел бы там найти. И уж тем более — там нет дороги домой.
— Рассказывай, чего тянуть, — сказал кто-то из прибывших с другой стороны. — Чего мы, зря перебирались сюда?
Ле Рой оглядел всех, вздохнул и сказал:
— Думаю, мы все похожи — настолько, насколько объяснял швед. Мы не помним ничего из своей жизни — ничего, кроме каких-то обрывков улиц, домов, людей с оружием. Я еще отметил про себя цокот копыт по булыжным мостовым…
— Было, — сказал кто-то; канадец не разобрал, кто именно, но согласно кивнул.
— Вот, видите, что-то общее есть практически у всех нас… — продолжил канадец, но грек перебил его.
— Я вспоминаю, — неожиданно вставил грек, — что на улицах моего города было очень много людей с книгами в руках — просто невообразимое количество. Они сидели вдоль улиц на скамейках, их было видно в окнах домов, на набережной — да где они только не появлялись! Сам-то я читать так и не научился…
— Я такого не помню, — прокомментировал канадец. — Честно говоря, читать я тоже не умею — вот взглянул на клеймо на лопате, знаю, что это буквы, но слова из них сложить — не получается. Зато знаю много молитв — где-то на краю застряло такое количество божественной благодати, что просто не передать словами! Сложно связать это с детством, которого не было — разного рода псалмы и молитвы я заучивал наизусть с чьих-то слов, это вне всякого сомнения…
Мексиканец, до этого момента молчавший, словно набрав в рот воды, внезапно принялся бормотать себе под нос какие-то слова и истово креститься. Он закрыл глаза, мелко-мелко крестил себе лоб и раскачивался взад-вперед. Ле Рой уловил в его молитвах какие-то знакомые созвучия.
— Точно, — сказал он. — Мы тоже молились подобным образом — вот только крестились широко, стоя под сводами городского собора. Я помню свой город какими-то кусками — молитвы, чтение книг на каждом углу, гарцующие всадники, порт… Вот еще что — мой город стоял на берегу моря… Или реки… Сложно сказать.
Педро прекратил на пару секунд свою молитву, прислушиваясь к словам Ле Роя, потом продолжил. Киринаикос поднялся, оглядел горизонт.
— Там что-то движется, — ткнул он пальцем в ту сторону, куда ушел Олафсен. — Что-то большое — больше, чем швед. Какая-то машина.
Все встали и принялись вглядываться туда, куда указал грек. Действительно, что-то большое и быстрое приближалось к ним; скоро уже стал слышен гул — похожий на гудение бомбардировщика.
— Танк, — сказал из-за спин Педро. — Точно вам говорю. Их привел швед… Проклятый викинг!
Все молчали. Комментировать слова Педро было глупо — вряд ли швед ушел, чтобы привести сюда войска. Тем временем танк приближался.
Канадец машинально крепче сжал черенок лопаты — хотя что он мог сделать при помощи лопаты против танка? Однако стало чуть спокойнее — он заметил, что и другие подняли с земли орудия труда и сжали их в руках. Некоторое время спустя стало заметно, что звук разложился на два — один звук был более высокий, второй — низкий, тяжелый, пробиравший до мозга костей.
А через пару минут они подъехали — танк и впереди него машина мотопехоты. Броневичок лихо развернулся в десятке метров от стоящих людей; они сделали пару шагов назад, чтобы не утонуть в облаке пыли, образовавшемся от разворота гусениц. Танк замер неподалеку, качнув стволом.
— Серьезные ребята, — сказал кто-то за спиной. — Что за знак на борту?
— Это мои, — ответил Адольф и вышел вперед, взмахнув рукой. Люк танка лязгнул и открылся. Наружу показался по пояс офицер в запыленной форме; он снял шлемофон, вытер пот со лба и крикнул:
— Привет, парни!
Ответом была тишина. Ле Рой заметил, что грек прикрывает лопатой грудь, и сделал то же самое. Адольф подошел поближе к танку, оставив броневик в стороне.
— Здравствуйте! — крикнул он в ответ. — Как добрались?
— Черт бы побрал эти степи! — сказал в ответ офицер, выбираясь на броню. — Пыль, ни кустика, ни колодца! Вы-то как? Вода еще есть?
— Ее и не было, — шепнул канадец и вдруг понял, что они не пили и не ели с того самого момента, как появились здесь. И тут же захотелось пить — язык, превратившийся в кусок наждачной бумаги, кричал о жажде, горло пересохло. Ле Рой огляделся и убедился в том, что воды нет — как будто она могла взяться из ниоткуда!
— Насчет воды — это вы здорово спросили, — рассмеялся Адольф. — Мы здесь уже скоро сутки, а ни грамма влаги не видели. Если не считать того дерьма, что постепенно копится на дне рва — а уж взять такую воду в рот не рискнет не один нормальный человек.
Тем временем офицер спрыгнул на землю, одернул китель, оставил шлем на броне и подошел поближе, протянув руку Адольфу. Тот с видимым удовольствием пожал ее.
— У вас все в порядке? — поинтересовался командир танка. — Воду и продукты мы вам привезли, они в броневике. Должно хватить на первое время — а дальше посмотрим… Но, как я понял, желающих работать становится меньше?
Он перевел глаза на стоявших неподалеку людей, пересчитал их, тихо шевеля губами.
— Не хватает, — сказал он Адольфу. — Одного не хватает.
— Знаю, — согласился тот. — Но я не стал останавливать — думаю, что он никуда не денется и вернется.
— Тут вы правы, — кивнул офицер. — Ганс! — крикнул он в сторону танка. Из люка показалась взъерошенная голова блондина.
— Доставай! — приказал офицер.
— Есть! — ответил Ганс, выскочил на башню и, наклонившись, потянул что-то изнутри. И канадец не удивился, когда увидел, что Ганс вытаскивает на броню Олафсена.
— Господи… — перекрестился Педро, увидев залитое кровью лицо шведа. — За что они его так?..
Действительно, глядя на Олафсена, не вспомнить Господа было нельзя. Он был не просто избит — похоже, он был изувечен, причем не случайно, а преднамеренно. Канадец обратил внимание, как дергался и гримасничал швед, когда его руки и ноги задевали за броню — похоже, у него осталось очень мало несломанных костей. Гансу помогал еще один человек — вдвоем они выволокли шведа на землю и уложили возле гусеницы.
Командир тем временем о чем-то переговорил с Адольфом, согласно кивнул и крикнул:
— Три человека пусть пока разгружают броневик. Продукты и воду в одну сторону, все остальное — ближе ко рву!
«Остальное — интересно, это что? — подумал канадец, чувствуя, как Педро и грек недоверчиво смотрят на закрытые десантные люки броневика. — Что там может быть? И за что так избили шведа? Нам в назидание?»
Очень не хотелось приближаться к броневику — вообще, не хотелось что-либо делать под дулом танка; было в этом что-то унизительное. Но парни, которые приехали на танке, решили иначе. Они подошли к стоящим на краю канавы людям, пристально взглянули в глаза каждому и ткнули пальцами в тех, кто, по их мнению, мог наиболее быстро и хорошо исполнить приказ. Этими троими оказались Ле Рой, Педро и еще один парень, что пришел с другой стороны.
Ганс достал из кобуры пистолет и махнул им в сторону броневика.
— Живо, разгружайте — если хотите не умереть с голоду! — приказал он. — А ты, Дитрих, присматривай за ними. И самое главное — проверяй мешки.
Танкист кивнул и подтолкнул Педро. Остальные, не дожидаясь тычка под ребра, пошли сами.
Дверцы десантных люков отворились на удивление тихо. Ле Рой посмотрел внутрь, увидел пару ящиков с надписью «Консервы», потом несколько упаковок минеральной воды и еще что-то в глубине, подошел, взял воду, прикинул, куда бы положить и определил местом складирования тот участок, где они только что отдыхали. Следом за ним принялся вытаскивать продукты Педро. Третий парень попытался взвалить на себя ящик с консервами — но ему это оказалось не под силу.
— Сейчас, помогу, — поставив воду на землю, сказал канадец. Вернувшись, он взялся за другой край — и вдруг заметил, что в глубине броневика что-то шевелится. Какой-то черный мешок издавал странные стонущие звуки. Ле Рой решил не говорить пока об этом — скоро они все равно до него доберутся, тогда и станет ясно.
Они вытащили еду — ящики быстро кончились, их было не так уж много, потом выгрузили две большие палатки (Киринаикос и еще три человека быстро принялись устанавливать их, чтобы скрыть от палящего солнца воду). Все это время мешок в броневике потихоньку постанывал, а Адольф, усевшись на броню, о чем-то весело трепался с офицером. Вскоре до канадца долетели звуки губной гармошки. «Развлекаются, — зло подумал Ле Рой. — Встретил земляков… Вот только странно — почему они командуют нами? Почему они — главные? Дело в той войне, что идет неподалеку?»
В это время на очередное бомбометание прибыла эскадрилья бомбардировщиков. Офицер, дурачась, соскочил с брони, щелкнул каблуками и крикнул «Хайль!» Адольф поддержал его, выкрикнув то же самое. Они рассмеялись, офицер хлопнул его по плечу и предложил выпить из тонкой фляжки, которую вынул из-за пазухи. Адольф несколько раз отхлебнул, поморщился и, довольный, вернул флягу. Офицер тоже пару раз приложился к ней, глотнул с видимым наслаждением и подошел к Ле Рою и тем, кто вместе с ним разгружал броневик.
— Хорошо, — похвалил он, увидев, что процесс идет полным ходом. — Те мешки, что лежат в глубине десантного отсека, выгружайте поближе ко рву — потом поймете, почему.
Он к чему-то принюхался, потом посмотрел в сторону крутящих карусель в воздухе самолетов и произнес:
— Скоро нам праздновать… Там бригада Биндермана. Когда они войдут в город, мы узнаем это — по красному зареву. Он обещал сжечь там все книги, добавив в огонь какую-то дрянь, что раскрашивает дым в ярко-красный цвет. Как только небо окрасится в розовые цвета — значит, мы вошли в город.
Он посмотрел в глаза Ле Рою и зло прищурился.
— Работать! — внезапно крикнул он. И куда только исчез тот милый офицер, который трепал всех по щекам и раздавал трофейный коньяк! Его место занял грубый солдафон-самодур, раздающий приказы направо и налево. — Мешки брать вдвоем и тащить ко рву! Быстро, я сказал!
Канадец ухватил первый мешок, который оказался наощупь то ли пластиковым, то ли еще каким-то синтетическим, никак не из ткани, как казалось на первый взгляд в темноте десантного отсека. Потянул на себя — там что-то свободно болталось. Киринаикос, закончив ставить палатку и спрятав туда воду, подошел, ухватился за другой конец, шепнул канадцу:
— Я всегда буду рядом, сволочь… Не поворачивайся ко мне спиной, слышишь?
Ле Рой постарался не обращать внимания на его шипение, но совет грека принял на заметку. Вдвоем они вытащили мешок наружу и по его контурам поняли, что там человек.
Мертвый человек.
Встретившись взглядами, они машинально посмотрели внутрь броневика. Там были еще около двадцати таких мешков. Двадцать трупов. И один мешок продолжал шевелиться.
— Выполнять! — снова крикнул офицер и толкнул канадца в плечо. Ле Рой очнулся от своего забытья и быстро в паре с греком потащил мешок к канаве.
«Мы копали могилу, — подумал он. — Но она чересчур велика для двадцати покойников. Неужели скоро их будет намного больше? Остальных привезут из города?!»
Мешок они сложили рядом с большой кучей земли. Офицер подошел к ним, заглянул вниз, смачно плюнул, после чего толкнул мешок ногой. Тело покатилось по склону, пока его не остановила грязная жижа на дне. Оно бултыхнулось в грязь, несколько секунд полежало на поверхности, после чего стало медленно погружаться.
— Ганс! — крикнул он. — Оставь шведа, иди сюда!
Подчиненный быстро подбежал, оставив Олафсена валяться на земле.
— Первый — черт с ним! Но всех остальных — проверяй!
— Есть! — Ганс вытянулся в струну, отдал честь. Командир танка еще раз осмотрелся вокруг, взглянул в сторону города, надеясь увидеть красный дым, и вернулся к своей броне.
— Следующий! — крикнул Ганс. Второй мешок тащил Педро со своим напарником. Они также оставили его на краю, Ганс шевельнул его ногой, потом вытащил пистолет и выстрелил сквозь ткань в голову. Кроме выстрела, никто не услышал ни звука.
— Бросай!
Педро толкнул мешок с бруствера вниз. Он упал рядом с первым. К этому времени Ле Рой и грек подтащили третий…
Когда дошла очередь до шевелящегося и стонущего мешка, канадец прикусил губу. Там, внутри, был живой человек — и через минуту его застрелят.
Грек не обращал на это внимания. Он молча делал свое дело, ни на секунду не забывая о том, что Ганс может выпустить мозги не только тем, кто лежит в мешках, но и тем, кто эти мешки носит. Они положили мешок у ног танкиста, тот выстрелил…
А спустя секунду из мешка раздался ответный выстрел, Ганс схватился за грудь, покачнулся и упал в ров. Командир танка в этой ситуации не растерялся — несколько метких выстрелов из пистолета заставили человека в мешке умереть. Он подбежал к краю канавы, толкнул ногой мешок и заорал:
— Что смотрите, суки?! Работать!
Потом подбежал к открытым дверям, на ходу перезаряжая пистолет, и расстрелял все мешки внутри броневика.
— Сволочи! — орал он, выпуская пулю за пулей. — Всех… Всех!.. Расстрелять! Утопить! Стереть с лица земли!
Адольф подошел к нему со спины, прикоснулся к плечу, надеясь успокоить… Офицер резко развернулся на каблуках и, не раздумывая, выстрелил в него. Адольф сложился пополам — пуля попала в живот — застонал и посмотрел на офицера так жалостливо и удивленно, что у канадца, который стоял в двух шагах в стороне, перехватило дыхание от ужаса и сострадания.
А через секунду он упал рядом с броневиком, несколько раз дернулся и затих. Смерть Адольфа несколько отрезвила командира танка. Он ненавидящим взглядом посмотрел на стоящих вокруг людей и произнес:
— Здесь нет своих и чужих… Здесь все меняется местами каждую секунду… Здесь нет любимчиков… Убью каждого, в ком увижу опасность для своей жизни. Работайте… И этого — тоже в канаву, — он перешагнул через труп Адольфа и пошел к танку.
Башня танка с противным шумом повернулась, направив дуло на работающих возле броневика людей. Это было немым приказом.
Грек и Ле Рой переглянулись снова, взяли немца за руки и ноги и скинули вниз, в ров. Адольф быстро исчез из виду, остальные простреленные мешки быстро скрыли его от глаз людей, оставшихся наверху. Когда броневик опустел, его водитель закрыл двери, мощно газанул, оставив после себя вонючее облако, и умчался в сторону бомбежки. Следом попятился танк; развернувшись, он двинулся следом.
— Я думал, мы делаем что-то полезное, — внезапно сказал Педро. — А иначе — что же это за дьявольщина? Зачем мы здесь?
— Мы могильщики, — озвучил общую мысль Ле Рой. — Киринаикос, я думаю, нам нет смысла враждовать — тот, кого ты хотел убить, мертв. Да и оглядываясь на все то, что было здесь в последний час, ты должен признать, что я сделал правильно, свалив тебя в канаву…
— И почему же? — презрительно скорчив лицо, спросил грек.
— Потому что если бы экипаж танка не нашел Адольфа среди живых, думаю, нам всем нашлось бы место рядом с теми мешками. А вышло наоборот — сам немец лежит там, превращаясь в грязь.
Грек нахмурился, но признал правоту Ле Роя. Скорее всего, так и вышло бы — экипаж танка сровнял бы их бригаду с землей…
Тем временем Педро подошел к лежащему на земле Олафсену. Швед был без сознания.
— Дайте воды, — попросил мексиканец. Принесли бутылку, Педро плеснул немного на лицо избитого шведа. Тот вздрогнул и попытался защититься. Похоже, он думал, что кошмар продолжается. — Тихо, тихо, — успокоил его Педро, протер лицо от крови. — Ты слышишь меня, Олафсен?
Тот кивнул, но глаз не разомкнул. Его пальцы шарили по земле в поисках того, за что бы можно было зацепиться, он хотел приподняться. Подошел Ле Рой, помог мексиканцу отнести раненого в палатку.
Через пару минут Олафсен попросил пить. Ему влили немного воды сквозь распухшие губы.
— Уйти нельзя, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Там… Я не знаю, что там…
— За что они тебя так изуродовали? У тебя сломана левая рука, в крови все тело… — Педро ощупывал шведа и ориентировался на его стоны. — Надо будет сделать шину для предплечья, разломаем чью-нибудь лопату, прибинтуем.
— Это не они… — снова нашел в себе силы заговорить швед. — Это… Я не знаю, кто… Скорее, что… Какая-то сила. Я просто шел по степи… Километра два… И вдруг что-то меня швырнуло назад…
— Как? — не понял мексиканец. — Никого и ничего не было? Но ты…
— Швырнуло так, что мне показалось, будто меня сбила машина. Странно, но я не почувствовал удара, было другое ощущение… Дайте еще воды…
Мексиканец машинально вложил ему в сломанную руку бутылку с водой. Олафсен вскрикнул, уронил ее и разлил всю воду. Педро выругался, взял еще одну и напоил шведа сам.
— …Ощущение, что меня дернули назад, — сказал Олафсен, отдышавшись и уняв боль. — Тогда я и сломал руку — упал неловко, покатился по своим же следам, рука подвернулась под грудь…
— Чушь какая-то, — сказал канадец. — Может, за тобой кто-то шел? Или сработала какая-то ловушка? Не может быть так, как ты рассказываешь! Все в мире имеет свою причину!
— Ты так думаешь? — ухмыльнулся Педро. — В чем причина нашего появления здесь? Кто мы? Думаю, на это у тебя ничуть не больше ответов, чем на историю Олафсена!
Канадец замолчал. Педро был прав на сто процентов — абсурдом было все. И они сами, и их работа, и эта могила с тоннами грязной вонючей жижи на дне, и пропавшие бочки с радиоактивным дерьмом, и ловушка, встретившая шведа… И даже танк, которым управлял любитель коньяка, ожидавший красного зарева на закате.
— Кстати, что там насчет пожара, который нам обещали немцы? — спросил сам себя Ле Рой и вышел из-под брезентового навеса. На горизонте по-прежнему что-то громыхало, по-прежнему тянуло дымком, но никакого намека на красный пожар не было. Канадец посмотрел на следы танковых гусениц и покачал головой.
— Уйти нельзя, остаться в живых сложно, работать противно… — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Как же быть? Как поступить в этой ситуации? По сути дела мы никому не нужны — при этом я уверен, что кто-нибудь опять придет проверить нашу работу. И никто не сможет предсказать, в каком расположении духа будет этот «кто-нибудь».
— Маленькое уточнение, на которое никто почему-то не обратил внимания, — сказал Киринаикос. Он все это время стоял у входе в палатку и слушал, о чем говорил Олафсен. Рассуждения Ле Роя тоже не миновали его ушей.
— На что именно мы не обратили внимания? — спросил канадец, продолжая смотреть в сторону невидимого отсюда города, расположенного, если верить шведу, в джунглях.
— В одном из мешков осталось оружие, — грек улыбнулся заходящему солнцу. — Оно, конечно, могло испортиться в воде — но чем черт не шутит… А если в остальных мешках тоже что-нибудь затерялось?
— Считаешь, нам надо вооружиться? — повернулся к Киринаикосу Ле Рой. — Лично я чувствую, как внутри меня поднимается желание работать — и оно сильнее меня. Еще несколько минут — я возьму лопату и пойду ковырять эту чертову землю, несмотря на то, что в канаве лежат расстрелянные люди.
— Ты не одинок, — сказал Педро. — Швед отключился, думаю, долго он не протянет. Надо срочно принимать какое-то решение.
— Ты не понял, мексиканец, — грек сложил руки на груди. — Похоже, мы не сможем ничего сделать — мы будем работать тут до тех пор, пока сами не окажемся на дне рва. Следом за Адольфом.
— Тупик? — переспросил Ле Рой.
— Тупик, — согласился Педро.
— Лучше бы они привезли вина, — мечтательно закатил к небу глаза Киринаикос. — Сейчас бы сидели в палатке, пили что-нибудь красное… Или белое… У нас вот много хорошего винограда. И голова потом не болит. А перед смертью зато как было спокойно и приятно на душе…
— Ты уже простился с жизнью? — нахмурил брови канадец. — Выпить кувшин вина, лечь и ждать пулю в лоб? Я полез за оружием.
Он стал спускаться к утопленным телам. Земля осыпалась под ногами, Ле Рой с трудом удерживался от того, чтобы не съехать в грязь на спине. Проклиная все и всех, он остановился на краю, присел, подтянул к себе один из мешков, выволок себе под ноги. Разорвать его было делом трудным — зашито было поверху широкими стежками и толстой ниткой. Сверху сбросили лопату — дело пошло чуть быстрее, о ее острый край Ле Рой перерезал нить, раскрыл…
В этом мешке ничего не было. В смысле, не было оружия. Там был человек, убитый выстрелом в голову. На груди табличка — «Повстанец». Канадец угрюмо посмотрел в залитое кровью лицо, оттолкнул от себя мешок обратно в воду.
Вторым был тот самый простреленный мешок. Они, конечно, были прострелены почти все, но этот Ле Рой отличил сразу — у него было одно пулевое отверстие на уровне пояса, там, где несчастный повстанец берег припрятанный пистолет. Канадец взял его в руку, проверил наличие патронов в обойме — сделал это крайне неумело, едва не утопив ее.
— Бомбежка прекратилась, — сказал сверху грек. — И никакого красного дыма. А солнце уже заходит, поторопись.
— Не хочешь помочь? — зло спросил Ле Рой.
— Как представлю, что надо обыскивать грязные окровавленные трупы — тошнота к горлу подступает… И знаешь — мне почему-то все меньше и меньше хочется работать… Помнишь то зовущее ощущение, на уровне приказа?
Ле Рой поднялся, прислушался к своим ощущениям и кивнул, соглашаясь.
— В нас что-то изменилось? — спросил грек.
— Вряд ли, — ответил Ле Рой. — Думаю, что не в нас. Вокруг.
— Что ты имеешь в виду? — Киринаикос осмотрелся, словно хотел увидеть нечто зримое и вещественное — что-то, что указывало бы на изменения в их душах.
— Там, — канадец махнул рукой в сторону города, — что-то идет не так, как хотелось бы тем, кто приезжал сюда на танке. Думаю, все идет в противоположную сторону. Слышишь, грек, тут есть еще пистолет…
Ле Рой выбрался наружу и заметил, что Киринаикос и Педро смотрят куда-то в сторону горизонта. К ним приближалась колонна — столб пыли накрыл все пространство с наветренной стороны. Скоро они уже слышали шум моторов.
— Интересно, в чью пользу повернется сейчас, — спросил Ле Рой, пристраивая в руке пистолет, отдав второй греку.
— Адольфа уже нет, — сказал мексиканец. — Хотя, вдруг это кто-нибудь другой.
А этот раз колонна состояла не только из бронемашин — были в ее составе и несколько тягачей с пушками. Головной танк остановился в нескольких метрах, дыша горячим железом.
Люк открылся, показался человек с перепачканным лицом. Он быстро выскочил на броню, заглянул свысока в отрытый ров, покачал головой и крикнул что-то в шлемофон.
Похоже, история повторялась. Несколько бронемашин обогнули колонну и приблизились ко рву, вот только помощи у рабочих они не попросили — солдаты сами быстро перекидали трупы, даже не упакованные в мешки, в братскую могилу и вернулись на свои места.
— Канадцы есть? — подошел поближе офицер из головного танка.
Ле Рой сделал шаг вперед, сжимая за спиной рукоять пистолета.
— Чудесно, — похлопал его по плечу танкист. — Пойдешь с нами. Работа в этом квадрате закончена. То, что эти идиоты считали мелиоративным процессом, подошло как нельзя лучше для больших могильников. Ты герой, парень. Поедешь с нами.
— А мы? — спросил грек, шагнув вперед. — Что мы здесь делаем? Куда идти нам? И зачем мы копали здесь могилу?
— Трофей? — улыбнувшись, кивнул в сторону грека танкист. — Понимаю. Да ты и сам, наверное, был чьим-то трофеем. Ну да ничего, мы поправили это положение. Под городом они подавились своей собственной костью… Мы положили всю бригаду этого мерзавца Биндермана. Теперь на этом участке фронта мы полностью доминируем.
— Я рад, — мало чего понимая, ответил Ле Рой.
— Мало этому радоваться. Надо вдохнуть воздух свободы полной грудью. Иди, займи место в броневике.
Он повернулся к своему танку и сделал какой-то малопонятный жест.
Из танка через секунду ударил пулемет.
Палатку и всех, кто в ней находился, сбросило в ров, поверх свежих трупов. Олафсен, грек, Педро — все были убиты. Запах пороха быстро наполнил все вокруг и так же быстро улетучился на ветру.
— Они больше не нужны. Они обуза, — сказал офицер из-за спины. — Вперед, парень, война еще не закончилась!
Ле Рой отвернулся от трупов. Ноги сами понесли его мимо колонны в сторону броневиков.
Вдруг он остановился. Он понял, что все это время ему не давал покоя один вопрос.
— Офицер… — решился он. — Ответьте, пожалуйста, если сможете…
— Что случилось?
— Вопрос… На него нет ответа… Ведь мы… Я из Канады, Педро из Мексики, Киринаикос из Афин… Да и остальные… Как мы понимали друг друга, на каком языке мы говорили?
— На русском, — улыбнулся танкист.
— Почему? — недоуменно спросил Ле Рой.
— Потому что русификатор очень хороший, — ответил офицер. Потом поднял глаза к небу, потянулся с наслаждением:
— Золотой век продолжается…
Через несколько минут колонна тронулась дальше, унося с собой Ле Роя. Сегодня канадцы оказались сильнее. Никто не знал, что будет завтра.
«Цивилизация» всегда была непредсказуема.
—
Вернуться к рассказам.