Клондайк
Комната просторна. Точнее, она кажется такой из-за почти полного отсутствия в ней мебели. В дальнем от окна углу кресло — большое, глубокое, чернокожее. Подлокотники причудливо разлетаются в разные стороны, из-за чего кресло напоминает воронку.
В кресле сидит человек. Мужчина.
Небритое лицо. Пронзительный взгляд. Мускулистые руки. Нестиранная тельняшка голубого цвета, какую носят десантники. Камуфляжные брюки. Поперек бедер — автомат Калашникова, на нем ладони, бережно ощупывающие каждый миллиметр ствола.
Губы еле заметно шевелятся, какие-то шипящие звуки время от времени прорываются наружу.
— … Найти тебя… Трудно. Но я сумел… Мы поменялись местами.
Крылья носа время от времени раздуваются от мощного вдоха. Желваки на скулах ходят с хрустом, изменяя лицо до неузнаваемости.
Он отнимает руки от автомата, поглаживает запястья. На запястьях — багровые кольца. Рубцы. Следы от наручников.
Чувствуется, что растирание рубцов — дело абсолютно привычное, незаметное для сознания. Пальцы чутко ощупывают каждый сантиметр плотных колец, охватывающих руки, подушечки бережно, но сильно проходятся по ним, где-то надавливая, где-то поглаживая. На лице отражается едва заметная гамма чувств — от легкого подергивания уголков рта до прикрывания глаз (совсем чуть-чуть — это не злое прищуривание; скорее, некое блаженство от кратковременного исчезновения боли в старых шрамах).
Пальцы вновь возвращаются на оружие. Глаза опускаются в пол, чтобы через мгновенье вновь подняться — и вонзить свой гневный взгляд в того, кто напротив.
В другом углу комнаты, у окна — строго по диагонали — стул. Обыкновенный стул с раскачанными ножками и ободранным сиденьем. Чтобы не развалиться, он спинкой прислонен к батарее отопления. На стуле сидит человек. Тоже в камуфляже. Самое главное отличие от того, кто напротив — его правая рука пристегнута наручниками к батарее. Там, где наручник охватывает запястье — следы запекшейся крови. У этого человека здесь нет рубца, слишком нежная кожа, не привыкшая к металлу. Поняв, что железное кольцо ранит руку при попытке освободиться, защелкивая по одному зубу внутри себя, он оставил всякие попытки шевелить рукой. Просто неподвижно держит ее почти на весу, время от времени прислоняя к батарее локоть, чтобы рука отдыхала.
Мужчина с автоматом молчит, разглядывая своего оппонента. Молчит уже давно, около часа. Ключ от наручников лежит у него в кармане, поэтому он чертовски уверен в себе. Его противник не сможет освободиться — поэтому периодически он позволяет себе вздремнуть несколько минут, в результате чего чувствует себя почти все время отдохнувшим. Человек напротив не понимает молчания — он пару раз пытался начать разговор, но после того, как получил прикладом в грудь, бросил эти попытки. Глубина дыхания так и не вернулась после этого — нестерпимо ныли грудина и ребра, он понимал, что не хватает кислорода, что вдохи неэффективны, но боялся даже пошевелиться. Лишь иногда, когда уже было совсем невмочь, он поднимал к груди свободную руку и растирал ушибленное место — так же, как человек напротив тер свои запястья.
Это была черта, объединявшая их — только у одного боль была свежая, острая, воспоминания о ней пробуждались каждую секунду при взгляде на автомат, а у другого она гнездилась где-то внутри и рубцы на запястьях были кнопкой, запускающей ход воспоминаний о ней.
Они знали друг друга. Они были знакомы уже давно — около пяти лет. И впервые за все время их знакомства они поменялись местами. Наручники перекочевали с одних рук на другие. Кровь потекла в другом направлении.
Имя человека в кресле — Игорь. Сержант воздушно-десантных войск. В прошлом. В далеком прошлом.
Имя человека на стуле — Азир. Он из Ирака. Почему-то чертовски похож на человека славянских кровей — природа пошутила над исламистом, дав ему истинно русские черты лица. Нет ничего, что при первом взгляде на него может заставить усомниться в русских корнях этого человека. Нет не только присущих арабам черт лица — нет и акцента. Именно поэтому… Именно поэтому они оба сейчас здесь.
Игорь гладит оружие, Азир кусает губы — незаметно, чтобы не вызвать неудовольствие противника. Любой незапланированный жест, любое движение, звук, взгляд — все может спровоцировать выстрел. Игорь сквозь прищуренные глаза, в очередной раз прикрытые от зудящей боли в руках, рассматривает Азира. Давно он хотел сделать это именно так, как сейчас — чтобы в ответ не свистнула плеть и не щелкнул взведенный курок…
Время движется еле-еле, как кисель. Тишина в комнате нарушается редким покашливанием Азира, дышащего все хуже и хуже (не зная, что внутри у него тоненькой струйкой льется кровь из отбитого бронха — кровь, которая раздражает его легкие, заставляя кашлять). Каждое поперхивание Азир сопровождает испуганным взглядом, который он бросает на Игоря, ожидая если не выстрела, то еще одного удара. Но Игорь ничего не предпринимает. Он молча смотрит на Азира, иногда искривляя рот в усмешке.
Пару раз он вставал в туалет — Азир даже не пытался ничего предпринять в эти минуты. Он оставался в той же позе, в какой его оставлял Игорь, прислоняя автомат к стене рядом с креслом. Только взгляд его с трудом отрывался от автомата, когда тот снова оказывался в руках хозяина.
Игорь уже два раза перехватывал этот взгляд — и в очередной раз громко щелкает предохранителем, переведя его в положение «Автоматический огонь». Громкий щелчок заставляет Азира вздрогнуть на стуле; ножки, и без того державшиеся на честном слове, подкашиваются, одна из них трещит, и Азир падает с покосившегося стула на пол.
Рука, намертво зажатая наручником, еле слышно хрустит, волна боли пронзает его. Азир, нелепо вывернув кисть, повисает на железной цепи рядом с упавшим стулом. Сознание готово покинуть его — столь сильна и всеобъемлюща боль, столь велико страдание. И вот чернота накатывает на его глаза, свет меркнет, и даже сломанная рука уже не будоражит мозг, не в силах удержать на плаву…
Игорь закрывает глаза тоже. Рот искривляется — но не в усмешке. Скорее, это презрительная гримаса. В свое время в подобной ситуации он сам был на высоте.
Вытянув ноги, он закатывает правую штанину. Ноги нет. Есть только титановая трубка, не толще трех пальцев, сложенных вместе. Она уходит в ботинок, исчезая под шнуровкой. Выше, у колена, которого нет — кожаный упор для культи. Несколько ремней, подтянутых к паху. Качающийся шарнир, неплохо изображающий коленный сустав — но уже не потанцуешь, не присядешь на корточки так, чтобы все поверили, что твоя нога с тобой, а не осталась…
— Сука, — без эмоций говорит Игорь. Трубка протеза, отполированная брюками, блестит, бросая на потолок блики с неясными контурами. Он опускает штанину назад и смотрит на Азира. Тот лежит неподвижно, рука вытянута вверх, по предплечью течет кровь, исчезая под рукавом. Видно, что, несмотря на отсутствие сознания, тело Азира помнит об ударе приклада — грудная клетка периодически судорожно вздымается для глубокого вдоха, и тут же с губ срывается стон, жалобный, протяжный, почти детский.
Игорь машинально поправляет ремни на поясе (от этого протез движется, создавая впечатление, что нога шевелится сама по себе). Потом закидывает ногу на ногу, прислоняет автомат к стене и закрывает глаза.
И как только его дыхание выравнивается и он перестает реагировать на стоны Азира — тот медленно открывает глаза и пристально всматривается в лицо Игоря. Потом медленно закрывает их, начинает дышать так, как его учили — и боль отступает. Грудь снова становится прежней — без горящего жгучим пламенем сломанного ребра и кровоточащего сосуда в бронхе. А потом он начинает молиться.
Губы неподвижны. Так и должно быть — ведь Игорь в любую минуту может проснуться. Ему неважно, что он не стоит на коврике лицом на восток, что сейчас не полдень, что не слышно призывов к молитве. Пусть он со сломанной рукой, разорванными сухожилиями и без сил валяется на полу в квартире неверного — Аллах услышит его из любого уголка Земли.
Перед глазами, отпечатываясь на закрытых веках, приносятся сумбурные образы его жизни — детство, юность, горы, Аза (их дразнили в школе очень долго — почему-то Аза и Азир звучало смешно), мать с отцом, двое братьев… Потом две их могилы. Мать и отец пережили своих сыновей.
Игорь вздрагивает во сне. Азир, который знает, что ничем не выдает себя, замирает так, что его нетрудно принять за мертвого. Стон срывается с губ сержанта, пальцы пытаются найти автомат, прислоненный к стене, но потом руки расслабляются, голова перекатывается из стороны в сторону пару раз, слышится слово «Мама…» — Игорь снова проваливается в глубокий сон.
Его рассудок находится на той тонкой грани, что разделяет безумство и ясность мысли. Пять лет назад его жизнь изменилась — изменился и он сам. Назад дороги уже нет.
Его нельзя назвать сумасшедшим. Но и нормальным он может казаться с большим допущением. Друзья оставили его; родители считают погибшим. Его девушка вышла замуж; его мир разрушен. Все, что находится за стенами этой комнаты — гудки машин, рекламные щиты, солнечное лето и дождливая осень, серые мрачные дома и яркие краски парков, песни под гитару до утра, Лига Чемпионов и «Формула-1», рэп и Государственная Дума — все это для него не существует. Исчезло. Растворилось в безумии. Потеряло всяческий смысл.
Он жил в сумерках уже давно. Вначале три года ТАМ, потом два с половиной года ЗДЕСЬ. Сегодня его сумерки должны были закончиться.
Он не слышит молитв Азира. Он спит; в его мозгу, так же, как и у противника, проносятся видения, заполонившие большую часть его рассудка. И, как всегда, он видит во сне тот день, когда впервые взял в руки оружие. Вот он, молодой студент инженерного вуза, проклявший тот день, когда в его «альма матер» сократили военную кафедру. Призыв случился как-то внезапно — прислали повестку, отметился, расписался, пришел… Спустя некоторое время понял, что попал в десант.
Он никогда не был слабым. Именно это и сыграло решающую роль — капитан, производящий распределение, только поднял на него глаза от списка новобранцев — и Игорь уже понял, что так просто не отсидится при штабе. Его направили на какую-то особенную медкомиссию, он снимал штаны перед десятками мужчин и женщин в халатах, становился на весы, сжимал динамометр, отжимался, ему измеряли длину ног, слушали дыхание и стук сердца, он чего-то там писал, под чем-то расписывался не глядя и не задумываясь…
«Годен в ВДВ» — так гласило заключение медиков. И поезд потащил его через всю страну в ту часть, что должна была стать для него домом на ближайшие два года. Все, чего он хотел — чтобы раскрылся парашют и чтобы он не забыл ничего из того, что с большим трудом вбили ему в голову его преподаватели. А потом была дедовщина, кроссы, учения, наряды, прыжки, учебные бои, спасение деревни рядом с частью во время наводнения, наградные значки, письма домой и из дома, фотография его девушки в свадебной фате, «самоход», снова наряды, стрельбы, опять прыжки, сломанная рука, чемпионат по рукопашному бою и первое место на нем, неплохие перспективы и одновременно с этим понимание того, что из головы выветриваются последние знания по основной специальности. Потом приказ на перевод в спецчасть Главного разведуправления, занятия по диверсионному делу, служебная командировка…
«…Ну что, русский, ты хоть понял, к кому попал? — медленный уверенный голос без акцента. — Ты у нас еще наплачешься…»
Он стонет во сне, вздрагивая от этого голоса. Он еще в состоянии понять, что именно этот человек был первым, кто заставил его мозги начать небыстрый путь к безумию. Именно он — тот, кто подстрелил его еще в воздухе — именно он. Азир.
Они были тогда беззащитны. Их предали. Там, куда они прыгали, была засада. Грамотная, оснащенная передовыми средствами обнаружения в темноте. Их «крылья», раскрывшиеся после десантирования, были обнаружены приборами ночного видения и отслежены лазерными прицелами. Семеро из десяти были убиты в воздухе выстрелами из снайперской винтовки с глушителем. Они летели, опустив руки, доверив управление парашютами после своей смерти северному ветру. Оставшиеся в живых широко открытыми от ужаса глазами провожали своих друзей, молча исчезающих во тьме. Они поняли тогда, каково это — быть абсолютно беспомощными, не в состоянии оказать сопротивление земному притяжению. Они не могли изменить ничего, не могли улететь, исчезнуть, словно птицы, в заоблачных далях. Сила тяжести тащила их вниз, пусть медленно и абсолютно безопасно — но вниз, в руки бандитов.
Потом был выстрел. Достаточно громкий, чтобы Игорь его услышал. И еще одно тело, дернувшись, повисло на стропах. Один из них, не выдержав напряжения, застрелился, не долетев до земли. И когда внизу поняли, что ребята подготовлены даже для подобных исходов, они были вынуждены стрелять, чтобы не дать покончить с жизнью остальным.
Снайпер немного переусердствовал. Как Игорь узнал потом — до земли живым долетел лишь он один. Второго оставшегося в живых стрелок неудачно ранил в руку, десантник не справился с управлением парашютом, вылетел куда-то в сторону огромного ущелья, где на высоте больше километра сумел отстегнуть от себя ранец. Купол взмыл в небо; парень рухнул на скалы — он в плен не хотел.
Игорь тоже не хотел в плен. Он был готов пустить себе пулю в висок — но удар куда-то в живот заставил забыть об этом. Боль пронзила его насквозь, он сложился пополам. Управление пришлось бросить, но о том, чтобы отстегнуть парашют, пришлось забыть. Руки намертво обхватили простреленный живот, убрать их не было никакой возможности. Какие-то мощные инстинкты овладели Игорем в те секунды, что он неуправляемо падал в лес; мохнатые лапы деревьев приняли его в свои объятия, он запутался в стропах, но не повис, а прилег на огромные лиственные ветви лицом вверх. Чистое ночное небо, унесшее жизни девятерых его друзей, светило ему в глаза лунным светом. Теплая кровь заставляла пальцы слипаться; сознание отказывалось принять случившееся.
Он лежал на ветвях, тихо покачивающихся от ветра, видел лицо своей матери и никак не мог понять, как все так могло случиться. Потом внизу тявкнула собака, заставив его оглядеться. Спустя несколько минут он понял, что кто-то лезет наверх, к нему.
И тогда он начал искать на поясе пистолет.
— Эй, парень, не шали, — услышал он бодрый русский голос. — Свои…
И он, конечно же, поверил. Азиру верили все — и до него, и после. Чистый русский говор — такого просто не могло оказаться у жителей гор. Игорь перестал искать оружие и терпеливо ждал, когда же до него доберутся. Потом он потерял сознание…
« -…Документов нет… На фляжке написано «Игорь»… Да уберите вы собаку!..»
…Игорь открывает глаза. Азир по-прежнему лежит на полу. Кровь прекратила течь. Кисть безвольно висит, перегибаясь через кольцо наручников. Даже неопытный человек заметил бы, что предплечье несколько деформировано — кость сломана, судя по всему, прилично.
— Ну-ну, — цедит сквозь зубы Игорь. — Это интересно — сломанная рука.
Он встает — тихо, аккуратно, не желая, чтобы Азир очнулся. Слышен тихий скрип ремней протеза. Игорь на секунду замирает, прислушивается, после чего медленно идет к двери в другую комнату и исчезает в ней. Оттуда доносятся какие-то не понятные тихие звуки — похоже, там, что-то двигают, что-то не очень тяжелое, но довольно неудобное.
Азир открывает глаза. Он знает, что Игорь не видит его. Все это время он смотрел за ним сквозь частокол ресниц, борясь со слезами, так и ждущими момента показаться из уголков глаз от напряжения. Игорь был невнимателен к нему — а может, сам Азир был достаточно опытен в подобных вопросах, но факт остается фактом. Азир более готов к проблемам, чем это кажется Игорю.
Тем временем в соседней комнате происходит непонятное. Шум несколько усиливается — что-то приближается к двери. Азир понимает, что должен снова закрыть глаза, но не может — он не может оторвать глаз от двери, из которой должно показать нечто, что может оказать влияние на его жизнь. А то, что Игорь будет говорить с ним именно о жизни — вне всякого сомнения. Слишком велики обиды…
« -… У тебя есть мать, братья, сестры? Кому твоя смерть небезразлична? Не говори мне, что таких людей нет. Так не бывает. Даже у самого последнего бездомного бродяги всегда есть хоть кто-то, кто проронит слезу, если узнает о том, что его не стало… А каково будет им знать о том, что ты жив? Что ты здесь, в плену? Не каждого освобождают. Не каждый нужен там — поэтому возвращаются не все. А как будешь жить ты, если узнаешь, что твоя мать верит в то, что ты мертв? Если увидишь на видео свои собственные похороны: пустой цинковый гроб на плечах у школьных друзей, рыдающая мать, венок от части, грамота от командира… Я думаю, что именно так мы и сделаем. Ты думаешь, что ты — сильный. Что ты сможешь жить с этим. Салим, докажи ему, что он ошибается…»
Шум прекращается. Возникает гнетущая пауза, которая выводит Азира из себя. Ему просто необходимо видеть, что там происходит. Он немного приподнимается на здоровой руке, вытягивает шею, но видит только какие-то непонятные тени, бродящие по стенам в другой комнате. Одна из теней больше других и принадлежит Игорю. Все остальное — непонятно.
Игорь появляется в дверном проеме, кидает взгляд на автомат, потом на лежащего Азира. Тот не успевает закрыть глаза. Игорь видит, что Азир пришел в сознание — и это почему-то радует его.
— Ну, привет, сволочь, — добродушно кивает он иракцу. — Как рука — не болит?
Азир молчит. Говорить с тем, кто захватил тебя, не хотелось.
Игорь проходит дальше, садится в кресло и поднимает автомат.
— Это, — говорит он, поглаживая приклад, — для тебя, Азир, машина времени. С ее помощью тебе удастся вернуться на пять лет назад. — Глаза Игоря оживают, гнев куда-то испаряется. — А при моем участии, я думаю, тебе удастся там остаться…
Азир понимает, что за всем этим скрывается какой-то подвох; что-то, что навлечет на него большие проблемы. Хотя что может быть хуже смерти…
«… — Знаешь, что может быть хуже смерти, Игорь? Боль. — Салим подошел ближе. — Ежедневная, ежечасная, ежеминутная. А еще хуже — ожидание этой боли. Скрипит дверь — и тебя бросает в дрожь, и холодный пот заливает лицо, и ты кричишь, кричишь, как загнанный зверь! А это просто ветер… Но это не всегда будет ветер — когда-нибудь дверь откроется, и в нее войду я…»
Азир закрывает глаза и оказывается там, куда его собирался отправить Игорь. В темном подвале, где на полу, прикованный к металлической трубе, выходящей из пола и исчезающей в потолке, сидит, прислонившись к земляной стене, сержант ВДВ. На полу деревянная миска с похлебкой, рядом кружка воды. Десантник не поднимает голову — он не в силах это сделать. Кровь запеклась на лице; сломанный нос плохо дышит; запястья, не привыкшие ни к чему, кроме часов и компаса, плачут кровью от наручников.
Он подходит к Игорю, поднимает его голову за подбородок, держит так несколько секунд, пытаясь увидеть глаза за спекшейся коркой, покрывающей веки. Это ему не удается, он отпускает руку, голова безвольно падает на грудь.
— Салим, — говорит он тому, кто стоит за спиной. — Ты перестарался.
Слышит что-то похожее на смех, оборачивается, встречается взглядом со своим главным головорезом. Этот взгляд может выдержать не каждый. Салим умолкает, но глаз не отводит — у него крепкие нервы.
— Ты знаешь, что он мне нужен… БЫЛ нужен для экспериментов в области управления сознанием… Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?
Кивок. Скорее тупой, чем понимающий.
— Я хотел понять, насколько легко человек поддается боли. Мне нужен был подопытный кролик, ходящий по грани — но не ЗА гранью, идиот!
Азир кричит — зло и ненавидяще. Этим криком он выводит Игоря из бессознательного состояния, но лишь на долю секунды. Сержант поднимает глаза туда, откуда виден солнечный свет — в сторону двери. Видит Салима, кричит так же громко, как Азир, но быстро захлебывается своим криком, начинает кашлять сплевывая и размазывая кровь по лицу свободной рукой. Салим смеется снова…
… — Ну как? — спрашивает Игорь. — Получается?
Азир кивает. Он понял, о чем спрашивает сержант. У него получается. Он только что вернулся на пять лет назад — на войну.
Он прожил с Игорем бок о бок три года. С того дня, как снял его с пулей в животе с дерева, на которое он довольно удачно упал, до его не менее удачного побега. Солидный срок — три года.
— Ты помнишь, почему меня не убили? — спрашивает Игорь снова. — Почему Салим тогда опустил пистолет? Помнишь?
— Да, — впервые Азир открывает рот. Говорить нужно — он чувствует, что за разговором не последует казни, по крайней мере, сразу. — Помню. Кстати, если тебе интересно, то знай — Салима уже нет среди живых.
Игорь на секунду замирает, отпуская автомат. Кончики пальцев начинают медленно подрагивать. Внезапно он вскакивает, автомат с грохотом падает на пол у его ног, руки тянутся к Азиру, будто он хочет его задушить.
— Тварь… — шепчет он, сгибая и разгибая пальцы, отчего его вид кажется очень кровожадным.
Потом он падает назад в кресло, не оглядываясь. Ладони закрывают лицо. Азир выглядывает в окно — ему видно только небо в облаках. Он даже не знает, какой этаж.
— Когда? — не отнимая рук от лица, спрашивает Игорь.
— Три месяца назад, — хрипло отвечает Азир. — Или чуть больше.
«Он не поднял с пола автомат».
— Снайпер, — покачивая головой и не отрывая глаз от «Калаша», продолжил Азир. — Группа, подобная твоей. Диверсанты. Так далеко в наш тыл редко кто заходил. Надо же вот — не побоялись.
Игорь, наконец, открывает лицо. Азир успевает отвести глаза в сторону. Потом вновь смотрит на Игоря и поражается той перемене, что произошла с ним за те секунды, что ладони были прижаты к лицу. Глаза сержанта сверкали — как у человека, совершившего акт кровной мести. Кто-то из его боевых товарищей сумел-таки достать эту сволочь. Кто-то пробрался к Салиму вплотную, поймал его мерзкую голову в прицел и спустил курок. И кто бы это ни был — он прожил свою жизнь не зря, освободив землю от присутствия на ней этого подонка.
Игорь вообразил себя на месте этого парня в маскировочном костюме. Вот он осторожно протирает оптику, на всякий случай закрыв ее колпачком; вот он выбирает позицию — что за те три года, что он был в плену, он сам неоднократно представлял себе, как всаживает пулю в голову Салима именно во-он с того холма, поросшего невысоким кустарником. Патрон досылается в патронник, затвор закрыт, резиновый уплотнитель прицела прилипает к лицу, изолируя глаз от лунного света и пота, способного скатиться со лба в самый неподходящий момент.
Прибор ночного видения начинает собирать свет ночи — лучи луны и звезд. Перекрестие прицела захватывает лица людей, периодически выходящих из большого дома в лощине на улицу покурить. Внешность нескольких из них настолько впечатана в мозг снайпера, что ошибиться нельзя. Он три недели на занятиях заучивал их лица и имена, получая слабый удар тока под лопатку при ошибке — теперь эта вынужденная мера наказания будет как нельзя кстати. Видя тех, кто появляется на улице, стрелок ожидает укола в спину; поначалу таких уколов было много, даже слишком — уж очень похожи для русского человека лица ваххабитов. Потом, когда их стало поменьше, когда лица стали узнаваемы, а имена — легко произносимы, пришла уверенность. Сейчас он знал, что не ошибется.
И он не ошибся. Лицо человека, в очередной раз появившегося на крыльце дома, в точности совпадает с тем, которое он видел на паре сотен фотографий. Вот он достает сигарету, вот подносит зажигалку, пару раз затягивается неглубоко, чтобы разжечь табак, потом, когда сигарета затлела основательно, делает глубокий вдох.
Пуля ловит его именно в этот момент. И жизнь выходит из него вместе с дымом…
Азир понимает, чему вдруг заулыбался с закрытыми глазами Игорь. Понимает и пока не боится. Он знает, что Игорь никогда не мог определить, кого он боится больше — Азира или Салима. Они оба были одинаково кровожадны — вот только Салим был чертовски прямолинеен в своих желаниях и поступках.
— А ведь я знаю, кто сделал это, — вдруг говорит Игорь, постукивая рукой по протезу под брюками. — Я знаю.
Азир не понимает. Он на самом деле не понимает, о чем говорит сержант. Не понимает, пока тот не задирает правую штанину вновь. Титановая трубка вызывает у него удивление.
— Этого не было… — начинает он. — Я не знал об этом ничего. Когда? Ведь ты был у нас три года…
— Ты уезжал. На четыре месяца, ты же должен помнить.
Азир вспоминает что-то, потом кивает.
— Я хотел бежать, — тихо говорит Игорь. — Я ждал, чтобы ты исчез. И ты уехал. Я знал, что если не сделаю это сейчас, то уже потом не смогу этого сделать никогда. У меня оставались последние силы, которые Салим пока не сумел отобрать. И я сбежал…
Азир слушал, раскрыв рот. Он уверен, что знает об Игоре все — но оказывается. Что это не так.
— Я переоценил свои силы — это было ясно с первых же шагов, когда я рванул от конвоя, что вели меня на очередную… забаву к Салиму…
Игоря передернуло, будто он увидел перед собой гадюку.
— Бежать надо было раньше — месяца на два, не меньше. Пока я сидел на цепи в своем подвале, я чувствовал себя более-менее сносно, несмотря на весь ужас моего положения. Но на улице, во время бега — стало ясно, что та анемия, которую искусственно вызывал Салим, делая мне какие-то кровопускания в своей лаборатории, сыграла свою роль. Я сумел пробежать лишь пару километров… В ту сторону, где были развалины церкви…
Азир кивнул — он прекрасно помнил местность вокруг лагеря.
— Там меня догнали. Даже не собаками — просто догнали, потому что у меня уже звенело в ушах, «мушки» кружились перед глазами целым роем, ноги не слушались… Я даже не боялся — не осталось сил на страх. Меня приволокли к Салиму и бросили на землю. Я помню его глаза… Он что-то говорил там по-вашему — хотя я за время плена выучил много слов, я мало что понял. Меня оттащили куда-то, где я еще не был — там ждали три человека в белых халатах…
Азир замер. Он уже знал, о чем будет дальше говорить Игорь.
— Я сразу заметил, что у них что-то не так. Потом понял — они были такие же, как я. Подневольные. Просто каждый из нас умеет делать что-то свое… Он сказал им всего три слова. Они подчинились беспрекословно, подобострастно, только что не упав на пол и не поцеловав его ноги. Меня взяли под руки, отвели в комнату со стеклянными стенками — все было очень профессионально, они были настоящими врачами, а не просто людьми в белых халатах. Стол, игла в вену, яркий свет…
— Что сказал Салим? — внезапно спросил Азир.
Игорь остановился и внимательно посмотрел на Азира.
— Зачем тебе это знать?
Азир молчит. Он чувствует, что совсем не знал этого странного человека с замашками гестаповца; он уверен, что зря приблизил его к себе и зря давал добро на бесчеловечные эксперименты — именно из-за таких людей, как Салим, война превратилась в обоюдную кровную месть.
— Он сказал: «Отрежьте ему ногу». Они выбрали правую…
Азир качает головой, потом из разломанного стула выбирает сиденье, подкладывает его под себя и устраивается поудобнее возле батареи. Игорь смотрит на него с интересом.
— Я… Я догадывался о его уровне бесчеловечности, — пытается сказать что-то в свою защиту Азир.
— Это не сделало тебя добрее, — грубо отвечает Игорь. — Протез мне слепили очень хороший… Американский. У вас ведь все американское.
— Я помню, ты хромал, — говорит Азир. — Но там привыкаешь не задумываться над мелочами. Война.
Его глаза выражают тоже самое — он не врет. Он на самом деле никогда не обращал внимания на здоровье пленных — хотя нет, пожалуй, что один раз…
— Один раз ты задумался, — вдруг говорит Игорь, и Азир вздрагивает от точного попадания слова в цель. — Один раз ты даже испугался. Испугался за себя, за свою карьеру. И, в конечном счете, за свою жизнь.
Азир молчит. Это была тема, которую он никогда после побега Игоря не поднимал, старался избегать ее всеми силами. Там, на войне, все было открыто, все наружу, и поэтому спрятать собственные ошибки было очень трудно — порой лишь ценой жизни тех, кто был в курсе и мог проговориться. Но в случае с Игорем в курсе были все — и Азир молча проглотил эту пилюлю, хотя он знал, что ему в спину постоянно кто-то наводит автомат.
— Я хочу напомнить тебе об этом, — произносит напутственным тоном Игорь, встает с кресла и делает несколько шагов к окну, выглядывая на пару секунд на улицу.
«Он не поднял с пола автомат».
Между ним и пристегнутым к батарее Азиром пять шагов. Игорь поворачивает лицо к нему и опирается на подоконник.
— Иногда культя ноет, — поясняет он пленнику, кивая в сторону отсутствующей ноги. — А у тебя что-нибудь болит, Азир? Ну хоть что-нибудь — за меня, за тех парней, что повисли на стропах, за тех матерей, что хоронили фотографии своих мальчиков, даже не видя их тел после смерти?!
Голос срывается на крик. Азир вздрагивает, невольно выдавая свой страх. И Игорь понимает, что он здесь хозяин.
Он отталкивается от подоконника, делает пару шагов ближе к Азиру, наклоняется, чтобы оказаться рядом, но за пределами досягаемости ног пленника — как тот владеет приемами своей национальной борьбы, Игорь осведомлен лучше многих, до сих пор ноют сломанные ребра под левой лопаткой…
— А знаешь, Азир, я потом нашел того парня, что сделал это, — громко шепчет он, почти шипит в лицо ваххабита. — Пацан… Шестнадцать лет. Если бы он знал, в какой дыре и какие сволочи поймают его вирус — он бы выпил за мое здоровье стаканчик виски, не дожидаясь совершеннолетия!
— Нашел?.. — удивленно спрашивает Азир.- Как?
— Ты думаешь, я пришел к нему в гости? — смеется Игорь. — Нет. Я просто нашел его следы в Интернете. Это мальчишка из Франции, школьник. Шутник. Я пообщался с ним и понял — его даже не интересовал результат. Это была проба пера. Потом он наваял такого… Я просто был рад, что его более поздние творения не добрались до вашего Центра.
— Школьник, — пробуя слово на вкус, говорит Азир. — Из Франции.
«… — Что-то там не так, — говорит Азир, глядя на лежащего на земле Игоря. Тоненькая струйка крови с угла рта утекает вместе со слабеющим дыханием. — Компьютер не работает так, как обычно. Вчера должны были прийти новые указания из базового лагеря — их нет. А по сотовой связи Акбар уверяет, что все документы уже должны быть у нас…
— У нас будут проблемы? — голос Салима, как всегда, производит впечатление человека, пораженного болезнью Дауна. — В смысле — финансовые?
— Скорее, нас просто разбомбят свои же. Кому нужен лагерь, пожирающий доллары и не могущий выполнить боевую задачу?
На Игоря они не обращают внимания. Сегодня он попытался в очередной раз высказаться в адрес Азира — после того, как тот провел с ним беседу о возможности записать радиообращение к своим друзьям по оружию. Игорь ответил прямолинейно, даже не задумываясь. Ребята из группы Салима отреагировали профессионально…
— Один из работников компьютерной группы уверяет, что может поставить диагноз — но решить проблему не в состоянии. Чего-то не хватает — то ли какой-то программы, то ли мозгов, — озабоченно говорит Азир. — Ты же знаешь, в настоящий момент мы изолированы от Центра, связь возможна только через спутниковый Интернет. И этот единственный канал связи накрылся — очень не вовремя.
Снизу, с земли, доносится стон. Азир опускает глаза и видит, как Игорь пытается подняться. Он хочет ударить его — автоматически, безо всякой цели, но что-то его останавливает.
Взгляд. Взгляд сержанта, несмотря на загнанность и затравленность, носит осмысленный характер.
— Давайте… Я… Попробую… — хрипит он отбитыми легкими. — Я умею.
Руки не выдерживают, он падает назад, в лужицу своей крови, не в силах убрать из нее лицо. Пальцы царапают земляной пол, ноги толкают тело в угол — привычка, которой уже полтора года. Забиться в угол, сложиться пополам и не пропустить удары в голову и живот. Не всегда получалось — но другого способа спастись не было. Он пытается уползти, потому что Азир очень долго молчит. Настолько долго, что Игорь понимает, что наказание будет страшным. Салим начинает выдвигаться из-за спины Азира к сержанту, но Азир внезапно вытягивает руку в сторону, останавливая его.
— Что ты умеешь? — наклоняется он над Игорем. — Что ты понял из нашего разговора?
— У вас что-то с компьютером… Со связью… Я же закончил инженерный институт… — слова даются ему с трудом, дышать больно, губы еле шевелятся, отчего слова сливаются в один длинный хрип, но Азир его понимает — не может не понять, он очень заинтересован в том, чтобы хоть кто-то сумел решить проблему, которая не по зубам его специалисту.
— У тебя высшее образование? — спрашивает Азир, потом поворачивается к Салиму. — Дай команду ребятам — помыть, переодеть, накормить. Если лжет — потом поиграешь с ним.
Салим выплевывает на землю жвачку, кивает. Азир встает, выходит из подвала. Игорь тихонько стонет, понимая, что кошмар пока отступил. Лишь бы задачка оказалась ему по зубам…»
— Да, Азир, простой школьник, в совершенстве овладевший написанием вирусов. Тогда, несколько лет назад, он был еще удачливым кодером, который вдруг понял, что принципы программирования очень просты и понятны. Я думаю, что сегодня его мозги нашли достойное применение в какой-нибудь программерской корпорации, — Игорь делает несколько шагов по комнате, обходя Азира по дуге. — Когда я объяснил ему, как смог, на жуткой смеси английского и французского при помощи электронного переводчика, кому и как помог его вирус, он отключился и около двух недель не отвечал на мои запросы. Он испугался. Он думал, что его нашли те, кому он перешел дорогу своей программой.
Азир следит за Игорем, не отрывая от него глаз.
— Я сумел его убедить, что это не так, — продолжает Игорь. — Правда, он пользовался несколькими степенями защиты от обнаружения — но мне и не нужно было его вычислять. Я просто хотел сказать ему «спасибо» — за себя, за всех тех, кто не вернулся. Я рассказал ему, как все было…
Азир уже не замечает сломанной руки. Он видит перед собой человека, который сумел обмануть его — один-единственный раз он, Азир, допустил возможность довериться кому-то, кроме самого себя. И это перевернуло всю его дальнейшую жизнь.
«… — Вот компьютер, — указывает Азир Игорю на очень навороченный ноутбук от «Dell». — Если все так, как ты говоришь… Если ты решишь эту проблему… Я думаю, мы сумеем расплатиться с тобой. Хотя я до сих пор не понимаю, почему ты согласился…
Игорь пытается улыбнуться разбитым ртом.
— Твоя теория боли, Азир… Она сыграла свою роль. Каждый может сломаться — на своем уровне. Я никогда не буду лгать друзьям по радио — и ты понимаешь это не хуже меня. Но чтобы боль прекратилась, я готов сотрудничать как-нибудь по-другому. Пусть даже так, — и он кивает на ноутбук.
Салим, который все время, как тень, следует за спиной Азира, довольно кивает головой, как китайский болванчик. Это он постарался… И когда Игорь слышит тоненький скрип ремешков протеза, о котором не знает Азир, его душа переполняется ненавистью.
Он медленно опускается на маленький брезентовый раскладной стульчик. Перед ним на столе — компьютер. Экран мертв, не горит ни один индикатор. От ноутбука куда-то к близлежащей палатке тянется несколько проводов. Питание, спутник, глушилка, антисканер. Игорь прослеживает их проводами и сталкивается взглядом с Салимом, который внимательно следит за ним.
Эти глаза — как нож, как заточенная до микронного лезвия сосулька. Игорь вздрагивает и ловит себя на мысли, что хочется защититься ладонью от взгляда палача. Он еще не знает, что глаза Салима будут преследовать его в кошмарных снах много лет…
Но надо взять себя в руки. Надо, во что бы то ни стало. Сержант глубоко и медленно вздыхает, прищурив глаза. Пальцы перестают трястись, ладони теплеют. Несмотря на позднюю осень, он не замечает пара изо рта, который вырывается при дыхании плотным быстро растворяющимся облачком. Взгляд упирается в черный антибликовый экран, в котором ничего не отражается. Вспоминая, как и что устроено в ноутбуках, протягивает руку к левой боковой панели корпуса, щелкает кнопочкой, быстро возвращающейся в прежнее положение. Загораются зеленым светом маленькие индикаторы, шуршит винчестер.
Азир не уходит. Он стоит за спиной и смотрит в те строки, что бегут сейчас по экрану. Понимает он не очень много, доверяя тем, кто поставил сюда эту технику. Она очень надежна, сверхсовременна и точна. Очень жаль, что пришлось подчинить себя этой технике, не оставив других возможностей для связи. Их лагерь находится очень далеко от Базы. Живой связник — неоперативен. Сотовая связь сканируется. Против них работают высочайшие профессионалы. Остается спутник… Они работают только на прием, обнаружить их в этом случае невозможно. Спутник транслирует сигнал на очень большую площадь, исследовать которую мобильными разведгруппами очень и очень сложно…
Игорь тем временем всматривается в то, что происходит на экране. Ничего сверхъестественного. Какая-то гадость жрет почтовую базу — раз; письмо с идиотским текстом, написанное, предположительно, по-французски, множится внутри почтовика в геометрической прогрессии; все, что отряд получает, совершает немыслимое количество перекодировок — прочитать это не представляется возможным. Итого три проблемы.
Азир продолжает наблюдать, пригласив и того, чье место сейчас занимает Игорь. Бородач стоит поодаль и с недоверием и злобой смотрит за руками сержанта, летающими над выносной клавиатурой…
— Потом вы его застрелили, — без тени эмоций говорит Игорь. — Я узнал от Салима… Случайно. Командир группы посчитал, что незачем иметь двух людей, занимающихся одним делом. И ваш компьютерщик отправился на небеса, довольствуясь дарованной за джихад вечной жизнью.
Азир сощурил глаза, отвел взгляд. Это не командир — это он сам настроил командира так, чтобы остался только один. Двое — слишком много для того, чтобы знать секретные адреса и каналы связи…
…Игорь не очень долго сражался с вирусом; довольно быстро он сориентировался в том, от чего был отлучен на полтора года, нашел то, что искал — и отряд снова обрел стабильную связь.
Азир выторговал у командира для сержанта охраняемую палатку, чему Игорь был несказанно рад — прожив в землянке много месяцев, он с непривычки щурился даже от того света, что проникал сквозь брезент. Постепенно Игорь втянулся в свою новую работу — отряд исправно получал из Центра целеуказания, на счета в банках переводились деньги. Боевики жили прежней жизнью, совершая время от времени короткие вылазки.
А Игорь собирал информацию. По крупицам, по обрывкам слов, по адресам почты и доменам. К нему привыкли. Русский сержант за компьютером стал чем-то обычным, незаметным для глаз; иногда проходящие мимо боевики похлопывали его по плечу — он был вынужден, не оглядываясь, приветственно махать рукой, с трудом борясь с желанием схватить автомат и перестрелять их всех.
Тем временем Азир сдержал свое слово. И Игорь увидел на видеокассете свои похороны.
…- Я тебя понимаю, сволочь ты редкостная, — наклонив голову, произносит Игорь. — Организовал все на высшем уровне. Похоронка, прощание, залпы над могилой — все, как полагается. Вот только мне показывать это не надо было. Можешь считать это точкой отсчета — с нее началось все то, о чем ты не хочешь даже вспоминать.
— Началось все гораздо раньше, — отрицает Азир. — Тогда, когда я усадил тебя за компьютер. Когда доверил все наши секреты. Я должен был предполагать подобное развитие событий.
- Тогда почему же позволил мне стать тем, кем я стал для вас? — Игорь отходит подальше, к двери в другую комнату.
Азир опускает глаза. Ему нечего сказать. До последнего момента — до тех пор, пока он не оказался здесь — он сопротивлялся секретной службе, доказывая, что у него не было умысла, что его желание спасти связь с Центром было искренним. Но Служба безопасности ему не верила…
— Ведь даже сейчас компьютер оказался против тебя, — торжествующе говорит Игорь. — Я нашел тебя благодаря Интернету. Ты так и не научился прятаться…
Азир качает головой. У парня очень хорошая память. Он держит в голове около двух сотен адресов электронной почты и несколько сотен паролей для связи; он помнит слишком много, чтобы от него можно было спрятаться. И как только Азир вышел на связь из Грозного — Игорь пришел к нему через десять минут.
Он прожил эти годы здесь — в городе строгого режима. Сумел удержаться — без документов, с оружием. Школа у него была хорошая, учителя — лучше некуда. Сумел установить связь со всем миром — несмотря на то, что он сделал два года назад в горах, он оставался мертвым для всех; он не стремился появиться среди живых вновь, боясь не оправдаться в глазах своих товарищей. Ведь он на самом деле работал на боевиков — пока не собрал информацию для ответного удара.
…Он не только смотрит на экран. Он умеет слушать. Разговоры вокруг него ведутся на самые различные темы — боевики не скрывают ничего. Ни своих успехов, ни поражений. Постепенно Игорь составляет себе представление о том, какие войска противостоят им, какие имена командиров упоминаются чаще других. Но самое важное было узнать о том, насколько оперативно мог быть нанесен удар по лагерю — с вертолетов, штурмовиков или ракетами «земля-земля». Его работа за компьютером ограничена временными интервалами графика связи. Он пытается понять, что происходит в мире, что творится под боком, на блокпостах, какие контртеррористические отряды перемещаются вблизи…
Хуже всего то, что он никак не может понять, как заставить компьютер работать на передачу. Складывается впечатление, что эта способность предусмотрительно удалена из ноутбука, чтобы исключить всякие возможные проблемы. Он может только принимать приказы — а об их выполнении Центр и так узнает из новостей; телевидение и радио не скупятся на подробности; военные билеты убитых солдат забирает связной, приходивший раз в две недели — и ни разу не приходил один и тот же человек.
Не один раз он задумывается над тем, что если у него не получится задуманное — то он станет еще одним из многочисленной когорты обыкновенных предателей, которые работают на боевиков. Еще одним — из длинной шеренги снайперов, разведчиков, радистов, стрелков, просто «шестерок». И этот факт угнетает его с каждым днем все больше и больше. Азир замечает это…
— Однажды я понял, что ты играешь, — говорит Азир. — Не скажу точно, что это был за день, и какой твой поступок натолкнул меня на эти мысли — но факт остается фактом. Я начал подозревать. К сожалению, слишком поздно.
— Я знал, что я затеял опасную игру, — гордо говорит Игорь. — Я знал, что ждет меня в случае неудачи. Игры Салима с моей болью показались бы мне Диснеевскими мультиками, попадись я вам за своей работой по сбору и передаче информации. Я сам наделил себя полномочиями разведчика-резидента. Это подогревало мою жажду жить, давало мне новые, невиданные стимулы!
Он не чувствует, что заводится. Его голос становится все громче и пронзительнее, жесты более размашистыми. Он вышагивает по комнате широко, гулко топая ботинками по паркету пустой квартиры. Потом решительно уходит в другую комнату, вновь появляется тот самый таинственный шум — и из двери появляется стол, который Игорь толкает перед собой. Стол с установленным на нем компьютером.
За столом волочатся сетевые шнуры и телефонные провода. Сержант прилагает большие усилия, чтобы сдвинуть и без того тяжелый двухтумбовый стол с места, но постепенно компьютер оказывается в непосредственной близости от Азира. Тот непроизвольно пытается отползти, но упирается спиной в стену. Рука дергается в наручнике, импульс простреливает до плеча, он стонет — Игорь довольно потирает руки, не замечая испуга и боли Азира.
— Это то, о чем я мечтал два года.
Слова Игоря непонятны и пугают Азира.
— Я просто подумал, что твои познания в компьютерах довольно ограничены… Я прав?
Азир кивает. Кивает даже быстрее, чем прозвучал вопрос — он почувствовал его, предугадал, домыслил. Он понимает, что ситуация внезапно изменилась — недаром ему так хотелось узнать, что же за шум доносится из соседней комнаты!
— Значит, все верно, — довольно произносит Игорь. — Значит, мы будем развлекаться.
У Азира все холодеет внутри. Предчувствие чего-то очень и очень недоброго охватывает его. Он смотрит в смеющиеся глаза Игоря и понимает, что там не все в порядке с психикой. Как он раньше не заметил, что имеет дело с душевнобольным? Ведь он не был таким у них…
— Все оказалось очень просто, — развел руками Игорь. — Дело было не в компьютере. Ваша «тарелка» работала только в одну сторону. Мне удалось устранить этот недостаток, но прошло немало времени, прежде чем я решился на передачу…
Азир вспоминает, как однажды сержант потребовал какого-то мелкого ремонта кабеля, тянущегося к выставленной на пригорок спутниковой антенне — якобы кто-то повредил его, пройдясь подкованными сапогами. Во время работ он сумел-таки подключить и активизировать исходящую линию — благо, он был единственным на тот момент, кто хоть что-то понимал в происходящем.
А через полтора месяца он скинул координаты лагеря во время очередной передачи на один из компьютеров разведцентра, адрес которого помнил еще с тренировочной базы. Он знал, что ждать осталось недолго — и очень аккуратно выбрался за пределы лагеря, благо конвой уже давно не обращал на него внимания. Иногда он задавался вопросом — почему не делал этого хотя бы на полгода раньше? Ответом было одно — мало информации. Одним большим письмом в Центр ушли не только координаты лагеря, но и данные практически обо всех боевиках, имеющих хоть какой-то вес в отряде.
Азир понятия не имел, какую змею пригрел на груди. Он просто вспоминает, как внезапно из облаков вынырнули вертолеты…
…Огонь пришел с неба. «Черные акулы» подошли на бесшумном режиме, включив форсаж только в непосредственной близости от лагеря. Часовые пропустили их появление; сканеры не засекли радиопереговоров пилотов, идущих в режиме строгого радиомолчания. И из этой тишины по ничего не подозревающим боевикам ударила смерть.
Высокоскоростные электрические пулеметы сравняли с землей не только палатки и мечущихся по поляне боевиков — они валили лес. Тела подбрасывало над листвой на несколько метров; первой в клочья была взорвана спутниковая антенна, с которой был отправлен сигнал — чтобы исключить всякую возможность связи. Потом заполыхали палатки, деревянные постройки; два джипа с заправленными баками превратились в ярко горящие факелы. Вялая стрельба не могла смутить пилотов — им совсем не нужно было зависать неподвижно, чтобы вести прицельную стрельбу. Машины, узкие и быстрые, черными стрелами носились в воздухе, не мешая друг другу и не обстреливая одну цель дважды.
Несколько человек пытались вести ответный огонь — впустую. Через несколько минут все было кончено. Окровавленные части тел, свисающие с переломанных многолетних стволов, уже гаснущий брезент палаток — и чудом уцелевший среди этого ада компьютер, одиноко стоящий на маленьком походном столике…
Пилот, замыкающий уходящую эскадрилью, сделал последний круг над пылающим лагерем и выпустил короткую очередь в центр лагеря — на прощанье, как подпись. И «Dell», сверкнув на долю секунды своим тысячедолларовым экраном, разлетелся в клочья.
А Игорь полз куда-то вверх по склону, в сторону солнца, плача от боли в растертой в кровь культе, проклиная свою жизнь и радуясь каждому взрыву за спиной. И не замечал, что громко, жутко смеется… Через неделю он вернулся в Грозный. Уже не человеком. Курком, взведенным для мести. Он еще не знал, что Азир уцелел — но Интернет, в котором бравый «солдат удачи» Азир Джаббар предлагал свои услуги, сообщил ему об этом. И погоня началась — тихая, незаметная, безостановочная…
Игорь возвращается в кресло, перешагнув автомат, словно тот был и не нужен. Опускается на мягкое сиденье, закидывает ногу на ногу.
— Самое интересное, — говорит он с довольным видом Азиру, — что я бросил курить. Сколько себя помню, курил как паровоз — да и ты, пожалуй, тоже не забыл. А вот как ушел от вас — так будто отрезало. А знаешь, почему?
Азир молча смотрит на Игоря, не задавая вопроса.
— Потому что я перестал волноваться. Полностью. Я знал, что поймаю тебя. В этом я никогда не сомневался с тех пор, как нашел в Интернете твою фотографию. Мне, честно сказать, стало как-то не по себе — но только первую минуту. Потом я вспомнил, как «черные акулы» расстреливали вас. Таких сильных, уверенных в себе подонков, подписавших приговор всему миру. И я стал ждать. А теперь я предлагаю тебе игру.
И вот в эту секунду Азир понимает, что дела его плохи. Он был готов ко всему — к сотрудничеству, к требованию явки с повинной в местные органы, к пыткам. Но только сейчас, глядя в глаза сержанта, он понимает, что от предложенной игры нечего ждать милостей судьбы.
— Я придумал, как мне поступить с тобой.
Слова Игоря не сулят ничего хорошего. Азир поджимает колени, обхватывает их здоровой рукой, прислушивается к интонациям, пытаясь понять, насколько все плохо.
— Я дам тебе возможность остаться в живых, — Игорь произносит эти слова тоном, не оставляющим сомнений в честности. — Но ты должен будешь постараться.
— Что я должен делать? — тут же соглашается Азир.
— Сначала прочти, — Игорь встает, включает компьютер, потом парой щелчков мыши выводит на экран текст. Азир встает, вытягивает шею, шевелит губами, читая — свой собственный приговор:
— «Я, Азир Джаббар, беру на себя ответственность по уничтожению горного лагеря боевиков Шарафа — все случилось при моем непосредственном участии и по моей вине. Заявляю это безо всякого давления и принуждения. Сделал я это в связи с сотрудничеством с секретными службами российских войск, резидентом которых я являлся в течение пяти лет. Для удостоверения подлинности сообщаю свой личный номер в списке Хаттаба…» Зачем? — он непонимающе поднимает глаза от экрана на Игоря.
— Чтобы твоя жизнь превратилась в ад. Чтобы ты ждал так же, как и я — выстрела из-за угла, яда, ножа, петли. Я не буду тебя убивать — я просто предлагаю тебе выиграть право жить.
— Как? — голос Азира срывается, он теряет над собой контроль, представляя, что будет с его жизнью, если это заявление будет переслано тем людям, кто поймет в нем хоть строчку.
Игорь улыбается. Улыбается долго, довольно.
— Не поверишь, Азир. Ты выиграешь свою жизнь в карты.
И он включает пасьянс.
Азир опускается на пол, не замечая, как наручник снова врезается ему в руку. Он долго молчит, опустив глаза куда-то вбок от Игоря, потом сжимает левую руку в кулак и встает.
— Условия?
— Простые. Соберешь пасьянс — это письмо остается на компьютере. Не соберешь — оно уходит по назначению. Твои шансы высоки — один к пяти. Я даю тебе эти самые пять попыток. Прошу. «Клондайк» к вашим услугам.
И он возвращается в кресло.
Автомат по-прежнему лежит на полу между ним и Азиром.
Сам Азир встает и протягивает к «мышке» левую руку. Пытается перестроиться, но постоянно путается с непривычки в кнопках. Игорь это видит, но снять наручники и не пытается. Азир понимает, что если он даже будет всем своим видом давать понять, что левая рука не приспособлена у него для этого, играть все равно придется. Он вздыхает и приникает к экрану. Пасьянс «Клондайк». Один из самых известных.
В первый раз выпадает сразу два туза — червы и бубны. Азир считает это хорошим предзнаменованием. Тем более, что карты выпадают по одной, а счет ведется на очки, а не на деньги, что значительно облегчает игру. Через пару ходов выскакивает еще и пиковый туз; Азир приободряется. Пиковая масть начинает выпадать с завидным постоянством, над тузом растет маленькая стопка… Потом, наконец-то, освобождается свободная ячейка, туда перемещается трефовый король.
Игорь делает вид, что дремлет. Сквозь прищуренные глаза он внимательно наблюдает за происходящим. Вероятность выигрыша мала, но все-таки — достаточна. Двадцать процентов.
Вот уже все тузы на месте. Настройки программы не позволяют долго думать — карты сами прыгают на те места, которые предназначены для них. Азир волнуется, торопится сделать очередной ход — и не замечает очевидного. Отмена хода невозможна. Он на мгновенье оглядывается на Игоря, пытаясь указать на это — но тому все равно. Он следит за ходами на слух — каждое перемещение карты сопровождается тоненьким гудком.
Очень скоро на месте колоды карт вылезает слово «STOP». Проигрыш. Азир скрипит зубами и начинает снова. Ни одного туза. Сплошные трефы, переложить ничего не удается, колода быстро перекладывается, вторая попытка заканчивается проигрышем очень быстро — на своих местах оказывается всего восемь карт.
— Как успехи? — издевательским тоном интересуется Игорь.
— Мне очень неудобно играть левой рукой, — жалуется Азир. — Пару раз делал неверные ходы благодаря этому обстоятельству.
— Обещаю — пятый раз ты будешь играть правой рукой, — кивает Игорь и снова закрывает глаза — не полностью, так, чтобы видеть, что происходит в комнате.
В среднем на один пасьянс у Азира уходит пять-шесть минут. Когда не сходится в третий раз, он понимает, что начинает очень сильно волноваться. Вся надежда была на пятый раз, когда, если верить сержанту, он будет без наручников.
Четвертый пасьянс едва не сходится. Азир уже просто готов разбить монитор — осталось всего две карты. Даже Игорь в кресле приподнимается, так слышит чересчур много гудков, сопровождающих ходы.
Азир что-то говорит на своем языке — что-то очень злобное, короткими отрывистыми словами. Нижняя губа его подергивается часто-часто, он не замечает этого. Однако он находит в себе силы оглянуться и кивнуть в сторону правой руки. Игорь встает и подходит ближе.
— Сядь, — приказывает он Азиру. Тот опускается на пол.
— Отвернись к стене.
Азир следует и этому приказу. Потом слышит, как что-то щелкает. Правая кисть освобождается. Азир осторожно подносит ее к лицу, разглядывает, пытаясь понять, насколько серьезен перелом. Потом встает, кладет ее на «мышку» — очень аккуратно, чтобы не прострелила волна боли. Щелк! — пасьянс сдан.
В глаза бросается пиковая дама, лежащая в крайнем левом ряду в полном одиночестве. Азир закусывает губу, вспоминая, где лежит автомат и сколько до него шагов.
Он помнит, что около получаса назад Игорь снял его с предохранителя. То есть секунда уже выиграна. Осталось только допрыгнуть до него. Всего лишь. Он снимает крайнюю справа восьмерку червей, перекладывает ее на трефовую девятку.
А потом прыгает, толкаясь обеими ногами. Прыгает, пытаясь совершить что-то, похожее на сальто. Толчок, достаточно сильный, выносит его далеко от Игоря.
Изогнувшись в воздухе, как кошка, он пытается упасть на живот как можно ближе к оружию. Но автомата нет на полу.
И Азир падает туда, где ничего нет — к ногам Игоря, сидящего в кресле. Он держит одной рукой автомат, который поднял пару секунд назад. Через мгновенье Азир вскакивает на колени — и короткий выстрел из «Калаша» ставит точку.
Он замирает на какую-то долю секунды на коленях с точечным отверстием в черепе — а сзади уже вылетают мозги, орошая кровью пол и стены. Азир падает вперед лицом, Игорь едва успевает убрать ноги в сторону.
Потом он долго смотрит на лежащее перед ним тело, встает, перешагивая через него и подходит к компьютеру. Положив автомат на стол рядом с монитором, он берет в руки «мышку» и делает несколько ходов. Ловит себя на мысли, что увлекся. Еще пять или шесть перемещений, колода перезагружается, он внимательно смотрит на экран, чтобы не пропустить ничего.
Карты сами порхают у него перед глазами, вставая на те места, которые требовались от них в условиях пасьянса. Еще несколько щелчков — и пасьянс сходится.
Веер карт взрывается и начинает носиться по экрану, символизируя победу.
Игорь оглядывается на тело Азира, потом снова смотрит на монитор.
«Знаешь, что может быть хуже смерти?..» — слышит он в ушах голос Салима. Потом выключает компьютер и выходит на улицу. Без оружия. Он сделал сегодня последний выстрел в жизни.
Теперь осталось сровнять с землей свою собственную могилу…
КОНЕЦ.
—
Вернуться к рассказам.