HAPPY BIRTHDAY TO YOU…
Человек за компьютером был весел — пальцы постукивали по клавиатуре в такт звучащей из колонок музыке. Перед ним на мониторе разворачивалась история — глупая, смешная история. Временами глаза наблюдателя смотрели на индикатор записи — все, что происходило сейчас на экране, записывалось в файл.
— Будет, чем похвастаться сегодня, — шепнул он себе под нос, когда события на экране стали развиваться особенно бурно. — Начальство останется довольно.
Он подрегулировал резкость и яркость, откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол рядом с “мышкой” и чашкой с остатками чая. Руки сами собой сложились крестом на груди; поза была до нельзя удобной. Человек прикрыл веки, но прежде чем задремать, протянул руку к колонке и приглушил звук. Содержание его в настоящий момент не интересовало — оно ему было просто ни к чему. Скоро он ровно задышал, сон смежил его веки. А на экране продолжалось действо…
* * * * *
Тарелка с салатом была уже на две трети пустой. Фомин тупо возил в ней ложкой, стараясь зацепить несколько горошин сразу, но это у него не получалось. Правда, степень его упорства давно перевалила за сто процентов, остановиться он уже не мог и был обречен умереть возле этой тарелки от голода; ложка выделывала немыслимые круги, разрисовывая все вокруг майонезом, словно в мороз стекло. Дыхание было тяжелым, будто весу в ложке было не меньше ста килограммов; Фомин облизывал губы и придерживал предплечье другой рукой, пытаясь прицелиться. Горошины, как назло, вываливались из ложки именно в тот момент, когда он был готов подхватить очередную, стараясь довести их число в ложке до десяти.
— Ух ты… — шептал он себе под нос. — А вот… Блин…
Задача была не из легких. Учитывая факт того, что две трети тарелки съел не он, можно было предположить, что от голода он действительно скоро умрет. Казалось, что десять горошин в ложке — это некое абсолютное условие существования, без которого дальше жить, и уж тем более есть, было просто невозможно.
Обстановка вокруг Фомина располагала к долгой ловле горошка. Начнем с того, что в комнате он был совершенно один. Никто не торопил его, не заставлял делать все быстро; никто не толкал под локоть, не просил передать соль или плеснуть еще водки в рюмку.
Вокруг не было никого.
— Сейчас… Вот еще чуть-чуть…
Он высунул язык, словно ребенок, увлеченный сверхважным делом. Ложка выделывала немыслимые пируэты, словно приклеенная к горошинам в салате. И когда последняя из них уже была готова вот-вот сорваться в мельхиоровую западню, в дверь кто-то позвонил.
Фоминых вздрогнул, растеряв половину того, что уже поймал к этому моменту, потерял из виду ту, за которой гонялся последние минут десять, грохнул кулаком по столу и пошел открывать. По пути он зацепил пару стульев, расставленных вдоль стола, едва не уронил бокал, стоящий на углу и пустил в воздух пару матерков — в адрес того, кто пустил насмарку его занятие.
За дверью стоял Петя — или, как он любил еще со студенческих времен, Петр Иваныч. Почему он требовал ото всех именования “по-взрослому”, было тайной — но никто особо не перечил, ибо звучало это довольно прилично.
— Не ждал? — прищурившись, спросил Иваныч, опираясь одной рукой о косяк. — Еще осталось что-нибудь?
Фомин кивнул.
— Фома, ты чего? — наклонив голову, спросил Иваныч. — Ты при памяти? Я войду?
Фомин в очередной раз кивнул и отошел в сторону, пропуская гостя, после чего закрыл дверь и махнул рукой в сторону комнаты.
Петя разулся, не отрывая взгляда от хозяина и не переставая ухмыляться. Видно было, что Фомин изрядно пьян — но, по разумению Петра Иваныча, это сегодня было само собой разумеющееся состояние. Вошли они в комнату практически одновременно, едва пропихнувшись в двери. Петр осмотрел комнату и присвистнул.
— Никого?! Все-таки они сделали, как сказали? Ну, парни… Я думал, они шутят. Хотя — такие практически никогда не шутят…
Фомин скривил губы и посмотрел в сторону тарелки с салатом.
— Нет, почему же, был тут один… Сожрал оливье… Почти весь. По-моему, это был кто-то из группы Гифа… Чего-то не помню, он представился, то ли именем, то ли ником, хрен их разберет.
— Драки не было? — поинтересовался Петр, уже по-другому рассматривая лицо Фомина и выискивая на нем следы битвы за правое дело.
— Нет, — отмахнулся Фома. — А надо бы… То есть можно было бы мне и по морде дать. Я бы не против.
— Могу дать, — улыбнулся Иваныч. — Но не считаю нужным.
Пройдя вдоль стены, Петр опустился на стул рядом с телевизором, взял с него пульт, ткнул в кнопки. Экран засветился, обрадовав Иваныча кровавыми кадрами «Дежурной части».
— Знаешь, здесь вот (Петр махнул пультом в сторону экрана) все гораздо круче, чем в «Крестном отце» Марио Пьюзо. Поэтому твоя проблема — это ничто.
Фомин скривил губы, тупо вглядываясь в происходящее на экране. Кто-то, очевидно, понадеявшись на авось, пытался сбыть партию фальшивых долларов. Получалось это из рук вон плохо — практически с самого начала (стоило ему только проснуться и подумать о том, как бы совершить преступление) ему впарили массу скрытых камер, следили за каждым его шагом, все записывали и фотографировали. Короче, очень грустный получался Голливуд. Кончилось все тем, что парню посреди города заломили руки, ткнули мордой в капот и радостно сообщили о том, что еще одной сволочью стало меньше.
Иваныч время от времени переводил глаза с телевизора на Фому и обратно. Хозяин квартиры был изрядно пьян, но чувствовалось, что анализирует он ситуацию еще очень даже четко. Когда сотрудник милиции, стоя спиной к камере, рассказывал об успехах своей опергруппы, Фомин тоскливо кивнул сам себе, встретился взглядом с Петром и пробрался к своему месту за столом.
— Здорово, ничего не скажешь, — сказал он в тарелку с салатом. — Правда, не думаю, что ты знал, что именно покажут по ящику, когда включал его. Совпадение?
— Сто процентов, — ответил Иваныч, разглядывая стол. Чувствовалось, что он очень даже не против перекусить. — Собственно, сам не понимаю, чего меня дернуло взяться за пульт.
— Судьба, — согласился Фомин. Протянув руку к бутылке водки, он тяжело поднял ее, плеснул в рюмку, что стояла рядом с ним, после чего вопросительно взглянул на Петра.
— Запросто, — ответил тот, быстро сориентировался и подставил еще одну рюмку под готовую рвануться из бутылки струю. Фома наливал, будто из брандспойта — не заботясь о том, сколько разольет на скатерть. Иваныч особо не контролировал процесс — ну мимо, так мимо. Хозяин барин.
Поставив рюмку возле себя, Петр накидал в пустую тарелку несколько кружков копченой колбасы, протянул руку за нарезанным сыром и вдруг углядел на дальнем конце стола салат из крабовых палочек с кукурузой.
— Фома, это выше моих сил, — демонстративно облизываясь, сказал он. — Если ты не против, я пересяду.
— Только телевизор выключи, — задумчиво кивнул Фома. — А то мало ли — вдруг покажут еще что-нибудь подобное, так я не выдержу, глупостей наделаю.
— Каких же, если не секрет? — спросил Иваныч, нажимаю кнопку на пульте и примериваясь, как бы получше обойти стол. — Тарелкой в экран?
— Мелко, — отрицательно покачал головой Фомин. — Телевизор тут не при чем. Виноват тот, кто его включил…
— Или тот, кто его купил, — согласился Петр, накладывая себе несколько полных ложек салата. Фома поднял на него усталый взгляд, нахмурил лоб, словно пытаясь понять, кто же на самом деле купил этот чертов телевизор; спустя пару секунд он оставил все попытки, опрокинул в себя рюмку, сморщился, прижав рукав к лицу. Свободная рука сама потянулась к вилке, нацепила кружок колбасы.
— Ну, — закусив, Фомин посмотрел на Петра. — Спрашивай.
— О чем? — не отрываясь от крабовых палочек и кукурузы, спросил Петр.
— Сам знаешь о чем.
— А тост? Не нужен? — поинтересовался Иваныч, контролируя одной рукой рюмку на столе. — Как-никак…
— Короче. Тост — и потом спрашивай.
Петр встал, откашлялся и, оглядев пустые стулья по периметру, сказал:
— Я, Фома, знаю тебя уже много лет… Достаточно много. Восемь. Хочу сказать, что… Понимаешь, мы уже перешли некую границу. А за ней все иначе…
— Ты с кем сейчас разговариваешь? — внезапно спросил Фомин, наклонив голову в сторону. — Тост где? Я уже наливаю.
— Решил напиться? — укоризненно спросил Петр. — Они этого не любят.
— “Они”? Что ты про них знаешь? — Фомин вертел в руках бутылку, словно измеряя объем.
— Извини, Фома, ладно… Это я чего-то загнул. Пофилософствовал. Если можно, я продолжу. Хочу сказать в этот день, день твоего, Фома, тридцатилетия, хочу пожелать, хочу…
— Спасибо, — кивнул Фомин и выпил. — В такой обстановке лучшего тоста и не придумаешь…
Петр пожал плечами и последовал его примеру, после чего опустился за стол и принялся молча пережевывать колбасу. К крабовым палочкам интерес он потерял.
В комнате стало тихо. По разные углы стола сидели два человека, которые очень хотели бы поговорить друг с другом, но одному не позволяло упрямство и алкоголь, а второму — смятение и грусть. Периодически они исподлобья кидали друг на друга взгляды, но ни разу не встретились глазами, так что повода заговорить пока не было. Фома откинулся на спинку стула и прикрыл глаза — его посетило нечто вроде нирваны, он расслабился и был готов задремать, но внезапно Петр не выдержал и спросил:
— Так все-таки — что толкнуло? Деньги?
Фомин открыл глаза и посмотрел куда-то прямо перед собой, словно пробуя на вкус каждое произнесенное Иванычем слово.
— Деньги — это, Петя, фигня, — спустя пару секунд ответил он. — Пожалуй, даже не так. Это я еще загнул. Никакая не фигня, а вообще — ничто. Вещь, не имеющая в данной ситуации никакого веса. У моего поступка нет цены в денежном эквиваленте.
Петр непонимающе посмотрел на Фому и не нашелся, что сказать.
— Понимаю, Иваныч, твое недоумение, прекрасно понимаю. Сам чувствовал то же самое, когда принимал решение.
— Неужели ты… По идеологическим соображениям? — произнес Петр. — Неужели сам?
— Кто из нас пьян, не пойму, — ухмыльнулся Фома. — Ты сам-то понял, что сказал? “По идеологическим…” Это ж полная чушь! Какая тут может быть идеология? Я же их всех ненавижу!
Он встал, покачнувшись, подошел к окну и ткнул в него пальцем.
— Здесь все принадлежит им! Мы даже дышим до сих пор даром потому, что они решили, что им пока хватает! А как захотят еще денег, так будет кислородные подушки в магазинах покупать втридорога!
Он с досады махнул рукой и хлопнул ей по оконной раме. С его губ сорвался тяжелый вздох.
Петр молчал, ничего не понимая. От его решимости поговорить с Фомой не осталось и следа. Он тоскливо осмотрел стол и понял, что его занимает сейчас один вопрос — как пополнить рюмку. Фома словно почувствовал это, направился к столу и по пути бросил взгляд на экран выключенного монитора, стоящего в углу комнаты.
И его словно взорвало.
— Да как ты мог подумать, что я добровольно пошел к ним работать?! Ты мог себе такое представить? Да мне бы это в страшном сне не приснилось! Надо же, а… Так вы, наверное, все так думаете? Да, ну скажи, все?! Ведь почему-то же никто не пришел ко мне на день рожденья?!
— Нет, ну я же пришел… — опешил от такой экспрессии Петр. — и ты говорил, что приходил еще кто-то…
— Знаешь, зачем он приходил? — почти вплотную приблизился к Иванычу Фома. — Чтобы сказать мне, что я самая последняя сволочь в этой жизни! САМАЯ! ПОСЛЕДНЯЯ! СВОЛОЧЬ! Твою мать… Да что вы понимаете в этой жизни, хакеры хреновы!
— Ничего, — мгновенно согласился Петр. Сказать ему пока было нечего. Судя по всему, тот парень, что приходил до него, был не особенно краток, если успел съесть за время беседы больше половины тарелки салата. Похоже, он исполнял тут некий обвинительный монолог, который ему поручили сказать ребята из его хак-группы.
— Тебе тоже поручили передать мне “черную метку”? — спросил Фома. Похоже, сегодня он был просто в ударе по угадыванию чужих мыслей. — Тебя послали сюда, как самого красноречивого? Или как самого бесстрашного? Или как-нибудь еще — может, я чего-то не понимаю?!
— Фома, присядь, — только и сумел выдавить из себя Петр. — Сделай паузу, скушай “Твикс”.
— Обхохочешься, какой ты остроумный, — мотнул головой Фомин; его тут же повело в сторону, он ухватился за спинку стула и едва не повалился на пол. Иваныч протянул руку и ухватил его за плечо. Фома, обретя равновесие, вырвался из цепких пальцев Петра, сделав это с видимым презрением.
— Нечего меня тут поддерживать… Где вы раньше были, друзья липовые…
— Ты о чем, Фома? — спросил Петр. — Все друзья у тебя были настоящие…
— Вот именно — были. Вы все смелые каждый за своим ящиком. Кодеры-шмодеры. А когда до дела доходит, все в кусты. Да поглубже, поглубже, чтоб никто и никогда… “Это не я, меня там не было, я вообще не при чем”. Тьфу!
— О чем ты, Фома? — пожал плечами Петр. Он немного освоился с манерой хозяина излагать свои мысли, протянул руку за бутылкой, плеснул им обоим по полной рюмке, встал и подошел к Фомину, протягивая ему емкость. — Давай по маленькой, а потом ты чуть помедленней и чуть поподробней. Договорились?
Фомин кивнул, выпил и отказался от предложенного кусочка сыра. Петр все-таки настоял на своем, запихал его Фоме в рот, после чего вернулся на свое место. Фома же опустился в кресло возле компьютера. Закинув ногу на ногу, он застыл в какой-то нелепой позе, рассматривая дырку на носке.
— Ну как? — поинтересовался Петр. — Говорить можешь?
— Могу, — кивнул Фома. — Сейчас, подумаю, ч какого места начать… А кстати, компьютер не нужен? Хороший.
Он махнул рукой в сторону стоящего на столе монитора, после чего взглянул под стол, где стоял корпус со снятой крышкой. Лицо исказила какая-то жуткая гримаса злости и сожаления.
Иваныч отрицательно покачал головой и спросил:
— Не пользуешься?
— А как? — вопросом на вопрос ответил Фома. — Колпак — покруче бронированного. Я иногда думаю, что у меня дома камер и “жучков” понатыкано больше, чем в американском посольстве. Да не крути ты башкой… Страшно стало, что ли? Я думаю, что о тебе и так давно уже все известно. Они, похоже, вообще всех моих друзей и знакомых прозондировали.
Петру явно стало не по себе. Он нервно отломил корочку хлеба и принялся разминать ее пальцами. Изредка он кидал взгляды в углы комнаты, но обнаружить хоть какие-то средства слежения ему не удалось.
— Не ищи. Я уже искал, и не так как ты — косыми взглядами. Я все конкретно делал — со сканером, с отверткой и плоскогубцами. Думал, найду, раздолбаю все к чертовой матери. Не нашел. Не судьба. А может, и нет тут ничего.
Иваныч посмотрел на Фому взглядом, в котором было все — жалость, сострадание, понимание, укор; короче, вся боль человечества. И Фома, увидев его глаза, одними губами прошептал: “Я нашел. Жучок за монитором. Не стал трогать, пусть думают, что не знаю”.
Иваныч, с губ которого был готов сорваться вопрос о дальнейшей жизни Фомы, замер. Фоме он верил — тот не стал бы ради шутки нагнетать обстановку. Он нашел один “жучок” — а где один, там может быть много. Поэтому в разговорах надо быть поосторожнее…
— Тебе по-прежнему интересно узнать, как все случилось? — сменив позу в кресле, спросил Фома. — Интересно узнать, как же низко пал ваш великий Джент, который в течение двух лет руководил самой громкой и известной хак-командой? Хочешь окунуться в это дерьмо?
Иваныч развел руками. После упоминания о “жучках” ему вообще расхотелось говорить вслух.
— Зря молчишь, — сказал Фома. — Нет в мире радости больше, чем радость человеческого общения. Ладно, будем считать, что ты спросил.
Он встал с кресла, залез под стол — туда, где тихо пылился раскрытый и раскуроченный корпус. Нетвердыми пальцами он стал соединять там какие-то проводки, потом вытащил на свет винчестер, взглянул на расположение джамперов на нем, удовлетворенно покачал головой и засунул обратно.
— Давай, давай, — ободрял он сам себя. — Время есть.
— Помочь? — спросил Петр, подойдя поближе.
— Не напрягайся. Лучше еще водки выпей, — раздалось из-под стола. — И мне налей, я тут недолго.
Петр подчинился, налил водки, взял рюмки и подошел к Фоме, встав у него за спиной. Тот постепенно перемещался куда-то совсем к стене, оставив снаружи только ноги. Иваныч смотрел на него сверху вниз, пытаясь понять, зачем Фоме все это понадобилось. Судя по всему, хозяин восстанавливал провода вдоль плинтуса, которые были кем-то оборваны.
Пару раз Фома попросил отвертку, потом изоленту. Петр отставил рюмки, понемногу втянулся в процесс, присел на корточки и стал разглядывать внутренности компа Фомы. Железки там были очень даже ничего, крутые. Фома вообще никогда не жалел денег на содержание машины — покупал все самое новое и фирменное. Начинки его компьютера (по цене) могло хватить на оформление компьютерного класса в школе; Петр всегда поражался стремлению друга иметь все самое лучшее.
— Знаешь, — донеслось откуда-то из-под стола, — я тоже думал о таких, каким сам стал: “Как они могут, блин? Дружба, идеалы, все такое… Как?” Ответ прост до безобразия — могут, да еще как.
Петр вертел в руках ненужную пока отвертку и понимающе кивал. Наконец, Фома выбрался обратно, отряхнул ладони, потом дополнительно вытер их о джинсы и удовлетворенно произнес:
— За это надо выпить.
Иваныч протянул ему рюмку. Фома покачал головой:
— Я бы и от бутербродика не отказался.
После чего встал и вернулся к столу. Стул скрипнул под ним, когда он тяжело опустился на прежнее место, сохраняя противостояние с Петром в три метра и следя за тем, чтобы масса тарелок, графин с соком и торт разделяли их, словно демаркационная линия.
— Я включу его чуть позже, — кивнул он в сторону компьютера. — А пока у нас есть время договорить.
Он пригладил волосы на голове и начал:
— Два года назад, если ты помнишь, я выдвинул бредовую идею о попытке заработать в виртуале живые деньги. Все, конечно же, были “за” и по общему согласию спихнули идею разработать план мне. Любили вы меня тогда, ценили и уважали…
Петр попытался вставить слово, но Фома жестом остановил его:
— Я знаю, Петя, что ты в моей группе никогда не был и о тех самых планах понятия не имел. Но ведь слишком велика тайна, Иваныч, чтобы ей делиться. Хакеры, Петя, они как бабы — секреты хранить могут, но не хотят. Поэтому по тем временам было все очень просто — чем меньше народу посвящено в то, чем мы занимаемся, тем лучше. Идея возникла — да вроде бы и умерла тут же. Но в душу запала… А у меня, если помнишь, ничто так просто никуда не пропадало.
— Конечно, Фома, — согласился Петр, который все это время настороженно смотрел в сторону монитора, за которым находился найденный хозяином квартиры “жучок”. — У тебя все было по полочкам разложено.
Фома кивнул — чувствовалось, что в его состоянии любая похвала находила место в его душе. Мысли в попытке выстроиться в ряд заставляли его морщиться, но с этим поделать уже ничего было нельзя — алкоголь развязал ему язык, но привел в полный кавардак все содержимое его мозгов. Он напрягся, потер виски и продолжил:
— Тогда у меня был, наверное, пик формы. То, что мы делали, было просто здорово. Море информации, добытой для клиентов, удовольствие от происходящего — все это заставляло думать дальше, искать новые формы. Нас было четверо…
Петр не выдержал и кивнул в сторону монитора.
— Чего? — не понял Фома, проследил взгляд гостя и отмахнулся. — Я же сказал “было”. Их всех… Короче, уже можно. Так вот, нас было четверо, как мушкетеров. Я отвечал за планирование, программированием занимались два брата — мы их называли Чук и Гек, а аналитическую работу я отдал девчонке — была у нас тут одна, Жанна, бредила компами, но никак не могла кое-чему обучиться, не давали длинные ноги. Зато логики в ней было — на всех нас вместе взятых, она выводы делала быстрей, чем компьютер. И, знаешь, похожа была на Софию Ротару в молодости — не поверишь, одно лицо. Чем она меня купила — этим, наверное… Но, Петр, скажу сразу, слабым звеном она не была, хоть и баба.
— Охотно верю, — согласился Петр, пытаясь отогнать всякие нехорошие мысли, которые появились, когда Фома сказал “Уже можно…” — Ты умеешь подбирать людей. Всегда умел и, думаю, не растерял это свое умение.
— Спасибо, — картинно поклонился Фома; голова тяжело упала и с трудом вернулась в исходное положение. Чувствовалось, что Фомин изрядно пьян и только чудом сохраняет устойчивость за столом и ясность мысли (впрочем, довольно относительную — Петр видел это по затуманенному взгляду). — Приятно видеть рядом собой понимающего человека…
Иваныч кивнул и немного поморщился. Пьяному любая лесть в радость. “Ладно, послушаем…”
— Продолжаю. Сконцентрируйся, Петя, — щелкнул несколько раз пальцами Фома. — Вот так. Пойми, цель у нас была высокая — заработать денег, сделать себя свободными материально. Не думай, что деньги портят человека — я всегда буду уверен в обратном, даже сейчас. Я просто устал от теперешней действительности и нашел еще трех таких же уставших, недовольных людей. И мы решили стать богатыми.
— Зачем? — спросил Петр. — То есть,я понял насчет великой цели… А что-то более приземленное было? Я имею в виду — на что хотелось потратить эти деньги?
— Конечно, было. Хотелось, как это не банально, уехать. Причем, в первую очередь, уехать куда-нибудь посмотреть мир. То есть… Ну, ты понял. Я не хотел эмигрировать — я хотел стать вечным туристом.
— Сколько же денег вы хотели сделать? — приподнялся Петр, не в силах даже примерно прикинуть необходимую сумму. — Или все было наугад — и если бы не получилось, пришлось бы повторять свою работу до тех пор, пока не набралась бы нужная куча валюты?
— Иваныч, иди к черту! — выругался Фома. — Да кто ж их считает, когда они в руки сами плывут?! Вот если бы мне надо было под огонь автоматов идти, с вооруженной охраной какого-нибудь банка воевать — вот тогда бы я рассчитал и сумму, и риск, и решил бы, стоит ли игра свеч. А тут-то чего париться? Сидишь себе в мягком кресле, все, что работает — мозги и пальцы. Да сколько бы их там не было, всегда можно было взять еще!
— Что ж вы такого придумали? — спросил Петр. — А можно чайник поставить?
— Валяй, я тоже с удовольствием… Но чай не водка, много не выпьешь. Вот тут и торт кстати, не зря купил.
Петр пошел на кухню, унося в себе страх. Он не понимал, к чему Фома разоткровенничался. Сам он пришел к Фомину исключительно по старой памяти — они много лет были друзьями в реале, и поступок Фомы поставил Иваныча в тупик. Он решил понять своего друга, потому и пришел к нему тогда, когда все его бросили, проявив пренебрежение (в лучшем случае) и ненависть (в худшем). Пока из крана в чайник наливалась вода, Петр думал о том, как будет продолжаться их разговор — но любопытство разгоралось в нем все больше и больше; ткнув в кнопку на чайнике, он присел на кухне на табуретку и задумался…
* * * * *
Дремота временами уходила, как море в отлив. Глаза открывались наполовину, отмечая происходящее на экране. Вот один из них ушел куда-то из поля зрения. Рука сама щелкнула по кнопке, изображение на экране разделилось на два. Так, второй ушел на кухню, включил чайник, присел. Судя по всему, будет ждать, когда же закипит. Беседа у них явно была какой-то натянутой — то ли они не понимали друг друг друга, то ли боялись.
Первый через несколько секунд встал со своего стула, взглянул в сторону двери, налил себе рюмку, вздохнул и выпил ее одним махом.
У наблюдателя непроизвольно рот наполнился слюной. Глаза стрельнули в сторону холодильника, в котором, он помнил это четко, стояли три бутылки пива. Начинать явно не стоило, однако то, с каким аппетитом сейчас закусывал огурчиком парень, очень и очень стимулировало.
— Нет, не надо поддаваться, — шепнул наблюдатель сам себе и прикрыл глаза. — Хрен с ними, с этими хакерами…
Потом он пробурчал что-то еще и задремал. Те двое в комнате по-прежнему интересовали его не больше, чем дырка на обоях. Ему снилось запотевшее пиво, пляж, море, девчонки в купальниках, их загорелые тела, песок, яркие зонтики и шезлонги под ними, запах шашлыка врывался в его сон настолько реально, что он шевелил во сне ноздрями и улыбался, смешно шевеля губами.
В общем, работа у него была — не бей лежачего.
* * * * *
Пока Петра не было, Фомин успел выпить две рюмки; правда, нетвердость речи и покачивание пола под ногами заставили его, наконец, обратить внимание на еду. Во рту было жутко сухо; он выпил полграфина апельсинового сока, даже не поморщившись, хотя раньше вь него не влез бы и стакан, настолько но терпеть не мог эту кислятину. Он и купил-то ее для гостей — вот только гостей он так и не дождался.
Его бросили все, с кем он был близок последнее время. Друзья, знакомые, фанаты. Слухи в их среде расползаются хоть и медленно, но зато въедаются в репутацию намертво. Изменить что-то в своей жизни он уже не мог, да и не хотел. Его сломали, сломали навсегда. Хорошо, хоть оставили в живых…
Первое время Фомин жалел и об этом — уж слишком много было поставлено на карту, слишком велика была цена успеха или неудачи; жить не хотелось совершенно объективно. Проигрыш он расценил как нечто страшное и непоправимое, смирился с этим и был готов умереть. Но его оставили жить. И он втянулся.
Тот, из группы Гифа, который пришел утром и в наглую слупил почти полную тарелку салата — кажется, его зовут Максим… А, впрочем, неважно, как кого зовут. Он был глашатаем. Он донес до Фомы весть о том, что друзей у него больше нет. Нет и вряд ли когда появятся. Он жевал салат, запивал его соком и говорил, говорил… А Фома слушал, скрипя зубами и ничего не мог поделать.
Он не мог даже просто попросить его выйти. Максим должен был сказать все, поставить все точки в этой гнусной истории. Вытирая рот салфеткой, Максим порой произносил слова невнятно, небрежно, но все было понятно и без слов. Он мог просто молча прийти, сожрать здесь все и выйти за дверь, даже не оглянувшись — но даже в этом случае все было бы предельно просто и понятно. Уважения и сочувствия больше не было в его доме…
— Знали бы они… — сказал Фома, стоя у компьютера и разглядывая свое отражение в черном стекле монитора. — Скольких тогда застрелили? Двоих? Нет, троих — Маршал умер потом в больнице… Через пять недель… А сколько могло бы погибнуть еще? И ведь им невдомек…
На кухне раздался щелчок — чайник вскипел. Петр хозяйничал там, заваривая чай в двух кружках. Фома нашел взглядом нож, протянул к нему руку и принялся резать торт с числом 30 на нем. Лезвие вошло в бисквит, разделило пополам несколько розочек; Фома вдруг понял, что если не остановится сейчас, то искромсает торт в пыль. Внезапно в комнату вошел Иваныч, неся чай; Фома откашлялся и швырнул нож на стол.
— Заждался я тебя, — кинул он в сторону Петра, не поднимая глаз. — Устал молчать.
— Сейчас и договорим, — согласился Иваныч, ставя кружки на стол. — Давай, присоединяйся.
Фома присел в кресло, переставил к себе чай и положил на блюдце кусок торта, едва не уронив его на пол. Руки у него заметно тряслись; он все время облизывал сухие губы и нервно зевал. Петр, видя все это, решил — если так и дальше пойдет, лучше уйти, пусть Фома тут со своими тайнами как-нибудь сам, без него. В следующий раз разберемся, по-трезвому.
— Вкусный чай, — произнес Фома, отхлебнув пару глотков. — Вот только горячий… Понимаешь, я тогда вдруг понял, что деньги сами к нам в руки плывут — только протяни и возьми. Тогда в городе появился банк, который очень щедро налево и направо дарил кредиты. Я когда вижу что-то подобное, то понимаю — честно заработанные деньги так не раздают. То есть — при удачном раскладе за эти деньги искать будут очень тихо и медленно, без эмоций и милиции. Я влез к ним в сетку, просканировал кое-что, прикинул… Ребята здорово помогали с проникновением, а Жанна просчитала вероятности нахождения крупных сумм в самом банке и на его счетах и пришла к выводу, что денег там — не то, что на четверых, на тысячу человек хватит. Я даже пару раз в банк заходил — доллары менял. Посмотрел, как там внутри и понял — временное все это, лишь бы деньги отмыть. Правда очень большие деньги быстро не отмоешь, но они торопились, явно торопились… Ремонт у них был так себе, косметика одна, лишь бы дыры заделать. Вывеска, правда, яркая, но без этого никак. Реклама по всему городу — да ты должен помнить…
Петр кивнул — он действительно помнил рекламную кампанию, охватившую город в те времена; население города жило с тех пор в кредит, и собиралось это делать еще долгое время. Банк наделял всех деньгами за небольшой процент, делал все демократично и быстро, не требуя особых гарантий, справок и документов. Это подкупало людей; они брали деньги, брали охотно — когда еще что-то подобное появится в их краю. Другие банка, которые до этого были опорой денежных мешков и бюджета города, заинтересовались происходящим, но после ряда взрывов машин и стрельбы в ночных переулках прекратили свою антирекламную кампанию и приняли условия игры. Они лишились большинства своих вкладчиков, потеряли сотни тысяч, если не миллионы, рублей, притаились и ждали. Похоже, они обладали какой-то информацией о сроках существования банка-конкурента; стиснув зубы от злости и зависти, они потихоньку смотрели из своих окон на противника и замышляли в своих сердцах недоброе…
— …Мы стали готовиться. Неудержимое желание пройтись по чужим счетам бульдозером. Тебе это должно быть знакомо… — Фома, казалось, трезвел на глазах. Речь стала более четкой, он смотрел прямо на Петра, а не блуждал взглядом по углам комнаты. — Я тоже хорошо помню это ощущение — волнующее, распирающее чувство силы и безнаказанности. Правда, я всегда себя контролировал; боялся сорваться в эту самую безнаказанность и поверить в нее. Но жизнь всегда подталкивала меня к мысли о том, что я, как Раскольников — право имею. И в качестве той старушки, которую надо было убить, я выбрал этот самый банк.
Иваныч откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу. Чувствовалось, что сегодня можно будет получить ответы на многие вопросы. Фомин всегда отличался либо максимальной скрытностью, либо предельной откровенностью — в зависимости от ситуации и расположения к людям, которые его окружали. Похоже, тот парень, что был здесь перед Петром, не стал даже пытаться вызвать Фому на откровенность — просто вывалил на него навязанные группой хакеров мнения и пожелания и с чувством глубокого удовлетворения ушел. Глупец — он даже не пытался понять происходящее…
— То есть — ты хочешь сказать, что к деньгам, которые ты хотел получить, примешивалось еще и что-то спортивное? То самое, что ты всегда пытался пресекать в нас? Неужели — азарт?
— Нет, Иваныч, ты не понял, — разочарованно махнул рукой Фома. — Ну причем здесь азарт? Ты что, думаешь Раскольников бабку из азарта завалил? В таком случае он на одной вряд ли бы остановился — ты ведь должен себе представлять это; человек, который хоть раз испытал возбуждение при игре в казино, никогда его не забудет и всегда станет стремиться испытать его снова и снова. Я же — был готов испытать ощущение победы единожды…
— Смысл? — в лоб спросил Петр, который все-таки чего-то не понимал. — Ведь выигрыш денег в случае удачи перекрывал все остальное, что ты пытался вложить в предприятие. Вот если бы я шел на эти миллионы, я бы не думал больше ни о чем, кроме них. Деньги — это же такой приз, что все остальное просто ни к чему. Выиграй его — а потом испытывай все доступные тебе чувства и эмоции в другом месте и в другое время…
— Знаешь, Петр, в чем наше с тобой основное отличие? — укоризненно склонил голову Фома. — Для тебя главное — чтобы не поймали. Для меня же главное — чтобы ловили…
Петр развел руками:
— Чего-то я тебя, Фома, вообще понять не могу… Куда-то ты завернул… В философию, блин…
— А что, у хакера не должно быть своей философии? Пойми, ты всегда стремился делать все тихо, не рисковать, взвешивать каждый шаг. Ну — и где твои победы? Кто помнит о тебе? Какая хак-команда берет с тебя пример, изучает твои атаки, пытается рассуждать так, как ты, жаждет проникнуться ТВОЕЙ философией? Ты — вечно второй. Я бы даже сказал — третий, а может, и дальше…
Петр, слушал, закусив губу. Они как-то незаметно отклонились от темы беседы, нападение на банк ушло на задний план; Фома задел больные струны души, сыграл на них издевательскую мелодию. Все, что говорил он сейчас, было истиной в последней инстанции. Иваныч вдруг понял, что у него мелко трясется нижняя губа — обида, еще не до конца понятая и проанализированная, уже пыталась овладеть им.
— А я? — вдруг спросил Фома. — Что ты думаешь обо мне? Ведь, согласись — хоть я и не стремился к показушности и громкой славе, эта слава всегда преследовала меня по пятам. Иногда мне казалось, что подобный подход сыграет со мной когда-нибудь злую шутку… Шутка, конечно, удалась. Вот только цена ее была крайне высока.
Он наклонился и нажал кнопку включения питания компьютера. Тихо заныл кулер. По экрану побежали строки БИОСа. Фома заботливо просмотрел их, кивнул и сказал:
— Все было хорошо, за исключением одного — и, к несчастью, я не понял этого сразу. Знаешь, Петр, они мне безгранично доверяли — я для них был этакий гардемарин за компьютером. Алешка Корсак со шпагой. Спаситель Отечества. Что бы ни случилось — я приду и спасу.
— Гардемарин… — словно пробуя на вкус, повторил это слово Иваныч. — Не знаю, не знаю… Ты чего-то сегодня говоришь загадками. Так в чем там было дело? — подтолкнул он Фому к беседе о банке и деньгах. — Ты сумел пробиться на счета? Деньги, о которых мы говорили — ты их получил?
— Любопытство, Петя — страшная штука, — улыбнулся Фома. — Но я тебя прекрасно понимаю, сам такой. Отвечаю на твой вопрос. Я получил эти деньги. И вместе с ними — получил такую проблему, от которой хотелось выть. Волком.
Иваныч напрягся.
— Ты все-таки сумел… — прошептал он. — Но, в таком случае, почему…
Он развел руками, пытаясь все своим видом показать полное непонимание теперешней ситуации. Фома проследил его жест и криво улыбнулся.
— Не так быстро. Я расскажу…
Он посмотрел на экран монитора, задумался на пару секунд, а потом сказал:
— Расскажу, а потом кое-что покажу. Итак — мы, как и все нормальные люди, хотели все и сразу…
Петр превратился в соляной столп, глядя на Фому во все глаза.
— Вариант с переводом большой суммы денег на подставные счета — это, конечно, хороший вариант. Но — есть свои сложности. Отследить путь перемещения сумм можно проще, чем снять эти деньги. Ты понимаешь, что извлечь большую сумму из банковских кладовых, не привлекая к себе особого внимания, практически невозможно. Эти проклятые буржуйские структуры с огромной неохотой расстаются с вложениями, сделанными доверчивыми вкладчиками.
— Поменьше теории, — нетерпеливо сказал Петр, спохватился и машинально зажал ладонью рот. — Я хотел сказать, что вся эта лирика сейчас снова уведет нас в сторону…
— Эта лирика — часть моего плана, — недовольно произнес Фома. — Именно благодаря этим рассуждениям я решил, что надо заставить их отдать деньги самим. Много и сразу. И я стал прослеживать их контакты. Жанна помогла мне вычислить их основных партнеров по перемещениям и хранению денег. На первый взгляд, несложная задача — но этот банк был каким-то особенным. Их компьютеры общались с таким количеством сетей по России и ближнему зарубежью, что я порой не успевал воспринимать всю информацию, что сваливалась на меня. Помогли ребята из группы программирования — они накатали утилиту, которая анализировала все сама; мне оставалось только оценить все происходящее, исходя из человеческой логики. Вот тут-то Жанне не было равных. Получая от нее заключения, я строил дальнейшие планы.
Фома повернулся к компьютеру, пощелкал “мышкой” и на экране появилась фотография девушки, действительно похожей на Софию Ротару.
— Вот она, — не поворачиваясь к Петру, сказал Фома. — Единственная фотография, что у меня осталась. Она хотела сделать загранпаспорт — была на все сто процентов уверена в нашем успехе… Фотографии не пригодились.
— Она… Что с ней стало? — дрогнувшим голосом спросил Петр.
— Ее застрелили первой, — ответил Фома, и Петр поразился отсутствию эмоций в его голосе. — Она была ближе всех к двери, когда они вошли… Зря ты спросил. Да и я — зря вспомнил.
Петр понял, что Фомин сейчас нальет себе рюмку. Так и вышло.
— Жанна помогла мне понять, откуда в банк приходят финансы, откуда берется наличка. Некая контора — не буду сейчас останавливаться на том, где она и как называется, ибо это очередные “Рога и копыта” — отсылала в наш город деньги. Большими партиями. Эти самые деньги использовались банком для выдачи кредитов. Причем все это была валюта. Доллары. Я просматривал ее аналитические отчеты и никак не мог зацепиться ни за что. Не было ответа на вопрос — как прийти туда и взять деньги таким образом, чтобы тебе их дали и позволили с ними выйти. И вдруг в одном из отчетов я заметил, что был и обратный канал… Однажды — один раз за два месяца — деньги уехали назад. Восемьсот тысяч долларов. Ничего себе сумма, да?
Петр выпучил глаза, услышав такое число.
— Увидев это, я понял, что слабое звено где-то здесь. И стал ждать. Великое дело — терпение. Парни не понимали, что я хочу. Я сам еще толком не понимал, но знал — я решу эту задачку. И партия денег в обратном направлении спустя три недели появилась снова…
— Не понимаю, — покачал головой Иваныч. — Я, наверное, так же, как и твоя группа — не понимаю логики. Чего ты ждал?
— Мне нужно было понять закономерности и условия перемещения денег из банка наружу. Я хотел просчитать ту самую логику, не понятную тебе, и в нужный момент встать между двумя конторами маленьким фильтром с крупной сеткой… Дело было за малым — надо было узнать, почему они возвращают деньги. Понимаешь, Петя — ведь если в банк может прийти человек, показать паспорт и взять в кредит тысячу долларов, значит, туда может приехать машина, показать накладную и вывезти миллион баксов… Только надо знать, когда.
Петр, наконец-то, стал понимать.
— Ты стал вычислять эту закономерность…
— И я никогда бы не понял, в чем смысл, если бы не случай.
Фома встал и прошел к окну; закрыв глаза, он подставил лицу солнцу.
— Мне показалось, что я смогу понять все только внутри. И я пошел в банк. Придумал неплохую легенду, вошел внутрь — и вышел через тридцать минут с кредитом в тысячу долларов на новый монитор. Вот на этот.
Он указал Петру на компьютерный стол. Иваныч кивнул и застыл в ожидании продолжения.
— Кредит я отдавать не собирался. Я вообще не собирался заморачиваться на деньги в этом проклятом городе. В принципе, я уже был одной ногой за границей. Взять деньги и рвануть в курортную зону! Кипр, Майами… «В мире столько мест, в которых я ни разу не был!»
— Трофим поет, — машинально отметил Петр, который тоже любил эту песню. — Хороший монитор. Правда за тысячу долларов можно было купить два, а то и три монитора… Но ведь это не важно, да, Фома? Не ради монитора все это затевалось?
— С таким же успехом я мог купить себе новый диван. Но зачем диван человеку, который в своей квартире собирался спать всего лишь пару недель, максимум месяц? Не потащу же я его с собой в Швейцарию или новую Зеландию! А монитор — тот нужен для дела. Приятно вершить свой самый большой в жизни подвиг, не ломая глаза.
Петр согласился одним кивком и спросил:
— А почему Новая Зеландия?
— А там «Властелина Колец» снимали. До сих пор в себя прийти не могу — какая природа!
Фома сделал несколько шагов по комнате, потом внезапно остановился и посмотрел на Петра:
— Чего ты мне зубы заговариваешь? Причем тут Зеландия? Тебе же интересно, чем все кончилось. Так и не перебивай меня своими дурацкими вопросами. Короче, продолжаю. Суть в том, что монитором дело не кончилось. Точнее сказать, именно с него все и началось. Понимаешь, он стоил почти восемь сотен, чуть больше. Осталось сотня баксов и еще немного «деревянных». Я пришел домой, распаковал монитор, установил, включил, полюбовался… А потом стал думать. И, пока я думал, вертел эту проклятую сотню в руках, разглядывал, будто впервые увидел. Что я хотел на ней найти тогда? Рецепт счастья? Даже и не знаю сейчас. Но — факт остается фактом. Нашел.
— Что? — подался вперед Иваныч. Фома хитро посмотрел на него.
— Врать не буду, это я образно сказал. Нашел не я, нашла Жанна. Я был ей должен. Правда, должен я был больше, но это ерунда. Она взяла деньги, поблагодарила за то, что не наплевал на долг — в шутку, конечно… Не поверишь, Петя, о ней больше всех жалею. Человек она была хороший, и так все нелепо… Ведь не дай я ей тогда эту сотню, возможно, все были бы живы. Понимаешь, Иваныч, сотня оказалась фальшивой.
— Как? — удивленно поднял брови Петр. — А как же те десятки и сотни кредитов, которые брали люди? В конце концов, как же твой монитор? Ты его тоже за левые баксы взял? Но их же сейчас в каждом магазине проверяют! Как?! Как это получилось?
— Получилось, Петя, получилось. Я потом у Жанны спрашивал — почему она решила проверить купюру? Знаешь, что она сказала? Она пыталась понять, почему из банка увозят деньги. Вот же человеческий фактор! Ведь если из магазина увозят какой-то товар обратно на склад, что это означает?
— И что же?
— Что товар некачественный, неужели так трудно понять? — Фома даже рассердился на Иваныча. — Ведь все лежало на поверхности! Она предположила, что банк может пропускать через себя время от времени фальшивые деньги — отсюда и простота выдачи кредитов, и репутация банка, этакого временного образования на теле города. Ведь ни для кого не секрет, что банк выглядел так, будто собирался в любую секунду испариться. И точно — как в воду глядела! У нее были связи, она сумела сделать анализ бумаги, на которой печатались деньги. Бумага оказалась поддельной, несмотря на то, что все остальное было сделано настолько удачно, что придраться было не к чему. Купюра проходила проверку на любых стендах, имитировала любую защиту. Клише, на котором печатались деньги, было едва ли не лучше, чем оригинал в Федеральном казначействе.
— И никто за целый год не догадался? — спросил Петр. — Ведь тех, кто пользовался услугами банка, было несколько тысяч…
— Да кому оно надо! — возмутился Фома. — Никто и не станет копаться в этом, если деньги проходят проверку на детекторах в кассах магазинов! Всех устраивали эти красивые зеленые, а потом и розовые бумажки!
— А Жанна посчитала, что они уж слишком красивые? — вдруг сказал Петр, и Фомин кивнул, соглашаясь.
— Именно, Иваныч, именно… Так и сказала — уж очень они здорово выглядят, будто их сюда прямо из Америки возят. А возили их из соседней области.
Петр пригладил волосы, как дела всегда, когда волновался и с трудом переваривал поступающую информацию.
— Но ведь это… Это такой криминал! — только и сумел выдавить он из себя. — Это же сколько денег наводнили наш город и район! Черт возьми…
— Криминал, Петя. Да еще какой! Но — из любого криминала можно извлечь выгоду, если ты обнаруживаешь его первым. Ситуация была такая, что деньги распознать никто не мог. Приходилось только восхищаться теми ребятами, что изготовили клише и сломали все степени защиты банкнот. И когда я понял, что их работа заслуживает похвалы, я принял решение. Надо было перехватить машину с деньгами, идущую назад.
— Зачем? Ты собирался напасть на них? — глаза у Петра полезли на лоб.
— Никогда, — хмыкнул Фома. — все гораздо проще — они должны были сами мне их отдать.
— Как?
— Понимаешь, я решил, что решение о том, пускать деньги в оборот или не пускать, принимают именно в банке. Ведь если бы бракованную партию обнаружили прямо в цехе фальшивомонетчиков, то вряд ли бы она доехала сюда; ее ликвидировали бы на месте. Значит, в банке сидит эксперт, который и решает — имеет ли партия денег право на существование или нет. Уж не знаю, что он с ней делает, как проверяет, но именно он дает добро. Или делает так, что деньги уезжают обратно…
— А почему бы их не уничтожать на месте? Поняли, что не получились баксы — да и в печь их? В котельной какой-нибудь?
— А чего в чужой монастырь со своим уставом лезть? Откуда я знаю? Может, у них там такие жестокие отношения между собой, что не дай бог хоть один доллар утаить — приедут на танке и разнесут банк к чертовой матери. Хотя в твоих словах есть разумный момент — надо было держать в банке двух экспертов, с обеих сторон. Вместе присели, коньячку плеснули в фужеры и договорились — в печку или в сейф. Но — повторюсь; так было, и изменить это я сейчас не в состоянии.
Фома опустился за компьютер и крутанулся в кресле.
— Мои ребята плотно стали опекать банковские сети. Ничто не уходило и не приходило на их серверы незамеченным; мы отслеживали весь их трафик, составили расписание перемещения денег, уточнили все детали, какие только можно было проверить, порой не задумываясь, нужны ли они будут в будущем. Спустя пару недель у нас сформировался четкий компьютерный портрет банка и той организации, что делала для них «товар». Осталось только ждать сообщения о том, что пришла некачественная партия — мы надеялись на то, что сумеем понять корпоративный шифр. К тому времени мы могли изготовить любой документ банка для всех надобностей — каждая бумажка прошла тщательный контроль и могла быть использована совершенно безбоязненно. Весь транспорт, что приходил и уходил из ворот банка, был нами сфотографирован; на частном предприятии, сотрудничающим с ГИБДД, были изготовлены фальшивые номерные знаки… Сложно даже сказать, какую работу мы провернули, не жалей последних своих сбережений…
— Но зачем? — спросил Петр. — Зачем вам нужны были бракованные деньги?
— Знаешь, Иваныч, я тоже поначалу сам себе задавал этот вопрос. Ответ был прост — судя по всему, брак был не очевиден. Эксперт просто перестраховывался и, как мне кажется, просто оправдывал свое существование. Ему нужно было временами показывать бурную деятельность, что у него неплохо получалось. В дальнейшем мы это подтвердили…
Спустя шестнадцать дней работы мы, наконец, получили результат. Мы знали день и час прибытия машины. Мы знали имена, фамилии и внешность всех банковских сотрудников, которые были задействованы в этой операции. Мы подготовили машину и необходимые документы.
Фома внезапно замолчал, словно не в силах был говорить дальше. Потом, переборов в себе что-то, не дававшее продолжать, вновь заговорил:
— И мы получили эти деньги. Каждый из нас до последнего сомневался в том, что у нас получится. Это я узнал уже потом, когда мы пришли сюда, в эту квартиру, после того, как надежно спрятали деньги. Все мы — и я в том числе — боялись. Боялись до дрожи в коленях, до стука зубов, до предательского пота на висках… Но мы сделали это. Мы взяли шестьсот пятьдесят тысяч долларов. Разделив это на четверых, мы пришли к выводу, что нам хватит на первое время.
— Шестьсот пятьдесят тысяч… С ума сойти… — прошептал Петр. — Да это целое состояние…
— На первый взгляд да. Это много денег. Но каждый меряет по-своему. Мы тоже вступили друг с другом в спор — хватит ли нам или нет. Жанна хотела уехать во Францию, двое программеров жаждали американской свободы, я же, как ты знаешь, был готов оставить эту страну ради Новой Зеландии. Мы рассуждали о том, как каждый из нас будет заниматься вопросами своего отъезда, как мы будем перемещать деньги, как будем их отмывать…
Перед нами был непочатый край работы. Намного больше, было сделано для того, чтобы получить эти деньги. Но мы были готовы. Мы хотели жить… Мы были напуганы и счастливы одновременно. Мы пили шампанское, шутили, расслаблялись…
А потом кто-то позвонил в дверь, Жанна пошла открывать и получила пулю в сердце. Мы не слышали выстрела. Когда в комнату вошел мужчина с пистолетом, он задал всего один вопрос — кто из трех парней здесь Фома. Не сговариваясь, парни посмотрели в мою сторону и тут же были убиты. Вот прямо здесь, на этом диване; там же, где ты сейчас сидишь…
Петр машинально отодвинулся от того места, которое занимал, в дальний угол дивана.
— Вот-вот, — покачал головой Фома. — Потом он подошел ко мне, пьяному и напуганному, и предложил пройти с ним. И я пошел. Это оказался киллер из той конторы, что делала фальшивые деньги. Я мгновенно протрезвел и подчинился…
Иваныч слушал, раскрыв рот. Пальцы его сжались в кулаки, сам он превратился в статую; широко распахнутые глаза смотрели на Фому, как на Иоанна Крестителя, возвешающего о скором прибытии Христа.
— Со мной долго не разговаривали. Человек, к которому меня привезли, вежливо спросил, где деньги. Я сказал. Он отправил туда машину. Через полчаса ему сообщили, что товар возвращен. Тогда он пригласил в комнату, где меня держали, еще одного человека, с ноутбуком. Тот стал расспрашивать меня о том, как мы это сделали. Я попытался было спихнуть основную часть проблемы на убитых ребят, но меня быстро привели в чувство шокером и угрозой подсадить на иглу. Пришлось рассказывать и показывать на компьютере… Знаешь, Петя, как легко все это делать под дулом пистолета, особенно когда помнишь расстрелянную Жанну, лежащую поперек коридора… Короче, я рассказал все. Потом первый человек вернулся, они пошептались со вторым и пришли к выводу, что такие мозги, как у меня, нельзя просто закатать в бетон и сбросить в озеро. Их надо использовать по назначению. Мне сделали предложение, от которого я не мог отказаться. Я стал на них работать.
Через пару дней они объявили о назначении меня новым экспертом по компьютерной безопасности. Квартира к тому времени была отмыта от крови, трупы убраны; меня поселили сюда, как в золотую клетку. Я перемещаюсь под их присмотром, за мной следят без конца — и в постели, и в туалете; мой компьютер контролируется кем-то, кого я никогда не видел, но он практически равен мне по силе. Мне разрешили отметить мой день рождения… Вот только никто не захотел прийти и поздравить того, кто, по их мнению, предал ребят и перешел на службу к тем, кто всегда был объектом нападения. Все посчитали меня предателем. Никто толком так и не знает, куда делась моя группа — люди просто исчезли из этой жизни… Но я всегда помню их; мне так трудно жить, зная о том, что я работаю на тех, кто убил… Но я боюсь… Боюсь смерти, боюсь боли.
— Зачем ты мне все это рассказал? — спросил Петр.
— Мне в этой жизни осталось только одно, — чеканя каждое слово, ответил Фома. — ОТОМСТИТЬ.
— Кому? Этим людям? Тем, кто расстрелял твоих друзей?
— Нет, Петр, не им. Не им. Так уж получилось, что мои мозги, которые работают сейчас на моих врагов, ни на секунду не забывали все то, что я умел раньше… Тот человек, что курирует мою работу дома, силен. Очень силен. Но не настолько, насколько необходимо. Все эти камеры, жучки — чушь. Вот здесь (он ткнул пальцем себе в висок) есть все, чтобы заткнуть за пояс любого.
Он повернулся к компьютеру и положил пальцы на клавиатуру.
* * * * *
Человек проснулся от того, что загудел тревожный сигнал. Он автоматически ткнул пальцем в клавиши, экран засветился.
— Сложно сказать, что он делает, но я отмечаю сетевую активность, — быстро проговорил он в гарнитуру, прижимая ее к щеке. — Я пытаюсь остановить, но у меня не получается.
Он быстро забарабанил по клавишам, время от времени сверяясь с показаниями мониторов сети. Губы шевелились, сыпались проклятия.
— Не могу, не могу, — бормотал он себе под нос. — Не могу, не могу… Так не бывает!!!
Он ударил кулаком по столу и откатился назад в кресле.
— Похоже, у меня мало времени, — сказал он сам себе, потом посмотрел на часы, вскочил и, накинув куртку на плечи, выбежал в дверь. Надо было поймать такси до аэропорта. Здесь оставаться было опасно…
* * * * *
Руки работали отдельно от Фомы. Он прикасался к клавишам, словно пианист, временами закрывая глаза.
— Что ты делаешь? — спросил Петр, подавшись вперед.
— Ты видел запись? — в свою очередь задал вопрос Фома. — Я знаю, у киллера была маленькая камера, приколотая к лацкану пиджака.
— Какую запись?
— Ты отодвинулся от того места, где лежали трупы — не думаю, что это случайность. Ты знаешь, где они сидели, потому что видел запись.
— Что ты говоришь? Я не понимаю тебя! — Иваныч вскочил с дивана и отошел на шаг, ближе к коридору.
— Ведь это ты, Петя… Ты нас сдал. Я знаю, я прощупал всю их аппаратуру, у меня есть доказательства. Ты — единственный, кто завидовал мне в открытую. Ты ведь ко мне сегодня только с одной целью — посмотреть, каково мне сейчас, брошенному и оплеванному. Я не представляю, как ты живешь сейчас, но уверен — тебе недолго осталось.
Фома в последний раз ударил по клавишам и выключил комп.
— Ну? — улыбнулся он Петру. — В тот раз они пришли очень быстро…
И когда в дверь ворвались двое с пистолетами, он прикрыл глаза, вспоминая Жанну, похожую на Софию Ротару в молодости…
А в цехе, где шла печать очередной партии долларов, что-то случилось с программой, отвечающей за вывод. Внезапно повысилась температура в станке, бумагу стало корежить и выгибать дугой; никто не мог остановить процесс, словно кнопки «Отмена» не существовало. И когда очередной лист перекосило и заклинило, внутри все пошло вразнос; клише вырвало из своего гнезда и расплющило о выходной лоток…
А Петр с простреленной головой лежал в тарелке любимого салата из крабовых палочек и кукурузы. Именинник с пулей в сердце тихо покачивался в кресле напротив компьютера…
Праздник удался.
—
Вернуться к рассказам.