Рассказы Niro → Золотая клетка

«Золотая клетка»


Ему все вернули. Часы, пустой бумажник — больше и не было ничего. Сложили все это в бумажный пакет, протянули в маленькое окошко в зарешеченной стенке.

— Лукьянов Сергей Петрович, вы считаетесь отбывшим свой срок исправительно-трудовых работ и можете быть выпущены на свободу…

Он откашлялся, надеясь, что ответит что-нибудь — не получилось. В горле — ни звука. Лукьянов попытался расправить на себе смятый пиджак, который пролежал на складе четыре с половиной года — вышло ничуть не лучше, чем с прощальной речью. Тогда он махнул рукой, улыбнулся, гордо поправил несуществующий галстук и вышел на улицу.

Яркое солнце, горячий асфальт. Никто не ждал у огромных железных ворот. Лукьянов прищурился, привыкая к свету.

— Свобода… — прошептал он,ощутив наконец в себе способность разговаривать.— Я уже и забыл, как это — быть свободным.

Он сделал первые шаги в мире, который был закрыт для него так долго — словно входил в холодное море. Поначалу робко, ожидая лязга запоров за спиной и окрика с вышки; потом все уверенее и увереннее…

Автоматчик, стоявший в наряде над воротами, шмыгнул носом, поправил оружие и отвернулся в сторону внутреннего двора и шлюза ворот. Свободные люди были ему неинтересны.

До автобусной остановки — примерно три километра. Лукьянов потихоньку набрал приличный темп; несмотря на жару, идти было легко.

— Дорога домой должна быть короче… — напевал он себе под нос любимые песни. — Три — двенадцать — семь… — временами произносил он какие-то числовые заклинания, умудряясь даже рифмовать эти цифры с «Аквариумом» и многими другими — вспомнил и «Кино», и «Черный кофе». Апофеозом же стала «Я свободен». Когда Лукьянов дошел до нее в своем негласном хит-параде — то он уже не пел, а просто орал Кипеловский текст в летнее марево.

— Свет проходит сквозь меня! — а следом «Шесть — три — тридцать восемь…»

Когда он дошел до автобуса, голос был сорван окончательно…

Квартира встретила его не то что бы хмуро — но как-то недружелюбно. Он еще на подступах к своей двери увидел остатки желтого платилина, которым была опечатана квартира во время следствия (Лукьянов тогда уже сидел в СИЗО, и жилье вместе со всем барахлом внутри было одним большим вещественным доказательством). Подойдя поближе, Сергей прикоснулся к желтому пятну пальцами — еще виднелись местами следы печати и бумажные обрывки той полоски, что защищала его квартиру не хуже любого замка.

— Охранное заклинание Ночного Дозора, — покачал Лукьянов головой, пальцем смазал с пластилина любой намек на МВД и поискал в пиджаке ключи. Посетовал на то, что не догадался найти их раньше — в ведомости они значились вместе с часами, но в руки их не дали, вполне могло быть, что связка затерялась в дебрях спецхрана где-нибудь в тюрьме. Но ключи нашлись и привычно легли в руку.

Внутри было совсем грустно — если перед дверью еще какие-то светлые мысли приходили в голову, то в квартире они все быстро улетучились. Уже на пороге Сергей споткнулся об упавшую холостяцкую вешалку и едва не упал. На полу разбросана одежда — какие-то куртки, зимняя шапка, наполовину съеденная молью. Когда Лукьянов поднял ее с пола и встряхнул, она облетела, словно одуванчик.

— Хорошо, что сейчас лето, — бросил он ее обратно, вспоминая, что забирали его как раз зимой. Повалили на пол, пару раз дали по ребрам, эта чертова вешалка упала на кого-то из группы захвата…

Шапка, превратившаяся в одночасье в тюбетейку, откатилась куда-то в угол, словно лысое колесо. Лукьянов шагнул в комнату, на мгновенье заколебавшись — разуться или нет, но на полу лежал многолетний слой пыли, который напрочь отбил это желание. Дверь распахнулась со скрипом — воздух был чужим, затхлым, Сергей поморщился и поспешил открыть окно, спугнув голубей на подоконннике. Птицы явно привыкли к тому, что здесь нет людей, и вели себя довольно вольготно — поэтому грохот шпингалета поверг их поначалу в ступор, а потом в панику. Они рванули в разные стороны, сталкиваясь между собой, с таким громким хлопаньем крыльев, что напугали и Сергея. Он отшатнулся от окна, выругался зло, по-тюремному, но потом его окутала какая-то горячая волна стыда — и он, провожая взглядом разлетающихся птиц, напомнил себе, что уже не на зоне.

Что теперь — все будет по-другому.

Ветер, ворвавшийся в квартиру вместе с хлопаньем крыльев, принес уверенное чувство свободы. Та, проклятая жизнь, осталась за плечами. Он преодолел ее. Вынес все тяготы. Победил. Четыре с половиной года выкинуты из жизни — однако сожалеть об этом он не будет.

Потому что у него есть план.

Но сначала не мешало бы перекусить.

…Через день он более-менее освоился в своей квартире и перестал прислушиваться к стукам соседей за стенами (у них, похоже, шел ремонт, а Лукьянову каждая дробь молотка казалась каким-то зашифрованным посланием от тех, кто сидел в соседних камерах). Холодильник на удивление заработал — правда, пришлось приложить максимум усилий, но зато теперь можно было не бояться подхватить какую-нибудь инфекцию посреди этой проклятой жары, которая уже и не радовала…

На то, что в квартире останется телевизор, Лукьянов не расчитывал — и оказался прав. Пришлось ограничиться маленьким китайским приемником, найденным на кухне — но пока ему больше ничего и не было нужно. Узнавая новости, он пытался выстроить картину той страны, что была сейчас за окном. Получалось с трудом — все-таки в тюрьме система жизненных ценностей претерпела серьезные изменения, и сейчас приходилось не просто менять ее — нужна была тотальная ломка.

Денег ему по освобождению дали всего ничего — не заполнив холодильник и на десять процентов полуфабрикатами, Сергей понял, что протянет на лапше и пирожках недолго. Уже на третий день своей свободной жизни он в очередной раз произнес числовое заклинание в виде недоступного пониманию ряда цифр и подошел к окну. Путем несложного анализа и расставления карандашных крестиков на известке он определил, что существует минимум три машины, которые несут дежурство у него под домом. Анализировать ситуацию он за все это время не разучился — и выходило так, что его возвращения ждали. Причем ждали явно не друзья.

Очень хотелось помахать этим идиотам из-за занавески рукой — Лукьянов с трудом удержал себя от столь опрометчивого шага. Нельзя было раскрывать своих намерений, нельзя было дразнить этого спящего монстра, уверенного в том, что ситуация под контролем.

— Ну что ж, нельзя так нельзя, — аккуратно отпустил Лукьянов штору и вернулся в комнату. В очередной раз он осмотрел свое подпорченное оперативниками хозяйство — и подтвердил свое нежелание наводить тут порядок.

— Незачем, — покачал он головой. — Я здесь ненадолго.

«Двадцать шесть, — подумал он. — Потом дважды по четыре».

Он не зря назвал тюрьму «золотой клеткой». Зона, где он провел весь свой срок, была редкой, но далеко не единственной на бескрайних просторах России. Там отбывали срок те преступники, чье вынужденное бездействие во время заключения можно было тоже засчитать за нарушение закона. Ученые, программисты, инженеры, деятели фундаментальной науки — да мало ли несчастных, которые оказались невовремя в неположенном месте. Кто-то случайно сбил человека, высчитывая за рулем траекторию движения спутника, кто-то повздорил с женой и толкнул ее на камин в гостиной, а кто-то просто украл чужую собственность и продал сотням и тысячам покупателей, выдав за свое творение — да что там греха таить, такое творится сплошь и рядом!

Государство решило — раз уж эти люди преступили закон, то пусть поработают на благо общества не за зарплату, награды и премии, а за трехразовое питание. И появились зоны, которые работали почище научных центров и выдавали столько полезной информации, что содержать этих преступников подобным образом было гораздо выгоднее, чем на свободе. Ведь основная масса ученых была предана науке — и смирялась со своим положением, не в силах преодолеть тягу к работе.

Благодарности и очередные звания получало тюремное начальство — а те, на ком они делали себе карьеру, создавали для страны оружие, машины, программы и молча ждали конца своего срока. Многие из этих людей в тюремных робах сделали для своей страны намного больше, чем куча бездельников на воле. Сделали — а потом получили справку об освобождении, вышли на свободу и не смогли найти своего места. Клеймо — на всю жизнь. И не меньше половины из них возвращались назад, на свободное поселение.

Четыре с половиной года назад на такую зону попал и Сергей Лукьянов — преуспевающий молодой сотрудник достаточно крупной фирмы. Фирма эта делала программы для малого и среднего бизнеса — делала, как казалось Лукьянову, хреново. За тот год, что он успел отработать в фирме, он внимательно изучил и рынок, и потенциал сотрудников — и пришел к выводу, что можно выпускать продукцию гораздо более качественную, чем на теперешнем отрезке времени.

Несколько предложений, высказанных начальству, остались без ответа. Казалось, что всех устраивает достигнутый уровень, устраивает то, что вокруг масса преуспевающих конкурентов. Даже напротив — временами он чувствовал, что своей инициативой нарушает какие-то известные только начальству планы. Отношение к нему в фирме было двойственным — с одной стороны, всех радовал его уровень программирования, с другой — руководству явно была не нужна инициатива. Сергей написал пару модулей, значительно улучшающих работу имеющегося софта — и был крайне удивлен, узнав, что их отвергли без объяснения причин. Тогда он с божьей помощью внедрил один из них в код основного продукта фирмы — и был удивлен, когда понял, что никто этого не заметил. Руководитель проекта в основном занимался тем, что часами сидел в Интернете, без конца что-то там разыскивая — ему явно было не до работы. Лукьянов удивился в последний раз — и перестал напрягаться.

Так продолжалось довольно долго — нудное сидение в офисе, симуляция работы. Когда главный программист обратился к нему с предложением выпить по чашечке какого-нибудь благородного напитка в ближайшем кафе, Лукьянов напрягся — он не ожидал, что его на фирме рассматривают как кандидатуру для интимных бесед. А уж то, что он услышал в этом кафе — просто повергло его в шок.

Фирма была тенью. Тенью от большого преступного концерна, занимающегося ни много ни мало — воровством высоких технологий. Специалисты, которые состояли в штате фирмы, занимались совсем не тем, чем было положено по статусу. Этакий идеальный «Союз рыжих», описанный еще Конан-Дойлем. Одни писали бредовые утилитки для бизнеса — а другие, прикрываясь этим, таскали с чужих компьютеров все, что плохо лежит.

Лукьянову сделали предложение. Хорошее, серьезное предложение. Когда перед ним на столик кафе легли все его старые разработки, которые, по его мнению, остались незамеченными, он понял, что жестоко ошибался в людях. Кто-то в этой фирме очень четко отбирал кадры. Судя по тому, насколько грамотно и полно был сделан анализ его творений, этот «кто-то» имел глубокие познания в программировании.

— Вы идеально провернули этот фокус, — сказал тогда собеседник, беззвучно опуская чашечку с кофе на блюдце. — Но в нашей конторе сложно остаться незамеченным — тем более с такими способностями, как у вас. Не сразу — но достаточно быстро — вы оказались под пристальным вниманием тех, кому небезынтересны люди талантливые и инициативные. Я хочу предложить вам работу, которую вы делали и раньше, вот только стоить она будет на порядок дороже.

И главный программист объяснил суть дела. Его подчиненные — настоящие подчиненные, а не те, что служили прикрытием для дела — сумели увести у одной известной фирмы разработанный ими процентов на сорок программный продукт. На вопрос «Что это за фирма?» ответа не последовало.

— Я хочу, чтобы вы приложили все свое умение и доделали то, что начато другими. Если мы успеем раньше конкурентов — мы на коне.

— А если нас поймают? — спросил Лукьянов.

— Вас, — тут же уточнил собеседник. — Вот в этом и заключается наша страховка. В случае провала этой затеи — вы возьмете все на себя. А мы обсепечим вашу семью деньгами на весь тот срок, что вы проведете в местах не столь отдаленных.

— Вы считаете, что вероятность неблагоприятного исхода велика? — Сергей чувствовал, что у него предательски дрожат руки.

— Это все из области фантастики, — усмехнулся главный программист. — Никто и никогда не расчитает вам эту вероятность. Все будет зависеть от вас — насколько хорошо вы сможете выдать чужое за свое. Я изучал материал; могу вас уверить, что основная работа там уже проделана.

— Сорок процентов — это, по-вашему, основная работа?

— Это — фундамент. У вас есть два месяца для того, чтобы превратить данные, которые я передам вам, в нечто удобоваримое и совершенно легальное. Вы сможете?

— Насколько велик объем работ? — Лукьянов поинтересовался абсолютно машинально, но собеседник расценил это как потенциальное согласие.

— Над этим проектом работало шесть человек, — развел он руками. — Вам я могу выделить еще двоих. Обязательное условие — они не должны знать, над чем работают. Но это уже ваши проблемы. Теперь о деньгах. В случае успеха вы получите…

И он назвал столько, что Лукьянову захотелось взять со стола салфетку и вытереть слюни.

— И почему криминал всегда стоит дороже? — то ли разочарованно, то ли просто удивленно спросил Сергей.

Тогда он еще не знал, какую цену ему предстоит заплатить.

…Понять суть комбинации ему было не под силу. Работал он честно — и, стоит отметить, очень и очень продуктивно. Те сорок процентов (а главный программист оказался чертовски объективен — именно сорок, не больше и не меньше) он превратил в восемьдесят. Может быть, даже в восемьдесят пять. А потом ему дали по ребрам, умудрились вывихнуть плечо и посадили на четыре с половиной года.

Отработать из двух месяцев удалось примерно пять недель. Парни из его команды, воодушевленные премиальными, делали довольно много черновой работы, производя необходимые расчеты, делая наброски логических структур (а один из них сам, безо всяких распоряжений, написал гениальный обработчик ошибок, который значительно мог сократить сроки работы).

Нельзя сказать, что все случилось внезапно. Были какие-то звоночки; что-то подсказывало Лукьянову — берегись, смотри по сторонам… И не то чтобы он стал чаще на улице по сторонам оглядываться, нет — ходил как ни в чем не бывало, и дверь открывал, не смотря в «глазок». Но где-то внутри сидело — «Не свое делаю, чужое…» И совесть, взращенная еще мамой и пионерской организацией, ныла, как больной зуб…

Пару раз он замечал, что в квартире на привычных местах нет вещей — и списывалэто на собственную занятость. Иногда в подъезде сталкивался с незнакомыми людьми — они опускали глаза, а Сергей проходил мимо, особо не задумываясь. Щелчки в телефонной трубке — да при нашем качестве связи это обычное дело.

Потом, на следствии и в тюрьме, Лукьянов сопоставил все факты и пришел к выводу, что пасли его почти с самого начала. Да, он не был Джеймсом Бондом и оказался не готов к тому, чтобы установить слежку. Его погубила увлеченность делом — та самая увлеченность талантливых людей, которая поднялась выше совести. Сергей писал программу — и не заметил, как его вычислили.

Продолжая играть в шпионов, он поступил так, как было условлено — взял все на себя. И воровство исходного текста программы, и его перекомпиляцию под собственные нужды. Прокурор добавил к этому сопротивление при аресте, настоял на том, что суд имеет дело с преступной группой (парней-соавторов спасти не удалось — пошли следом, но оба условно) — вот так и вырос этот срок.

Зона встретила его сурово, но справедливо. Виноват? Виноват. Значит, отрабатывай государству свою вину. И уже через две недели его вызвали к начальнику колонии; там неизвестный товарищ в сером костюме объяснил, где Лукьянов оказался и зачем. Суть «золотой клетки» он осознал сразу. «Не можешь — научим, не хочешь — заставим» — принцип работал безотказно. Несомненным преимуществом было смягчение условий содержания — никакой ходьбы строем, никаких хозработ, никакой чистки туалетов. Для этого на зоне были простые, не отягощенные высшим образованием, зэки.

Поместили в некое подобие общежития — только с решетками на окнах. Свели с товарищами по несчастью — группой програмистов. Показали рабочие места — многие институты бы обзавидовались той мощи, что оказалась в их распоряжении.

А потом пришел тот, с кем они пили кофе…

И пока Лукьянов молчал, не в силах вымолвить ни слова, этот человек, сломавший ему судьбу, протянул перед собой несколько дисков и сказал:

— Вот теперь торопиться уже не надо. Сколько тебе сидеть? Четыре с половиной? За ближайшие полгода рекомендую довести до ума то, что делал на свободе. Потом — следующее задание.

— Но… зачем? — больше ничего не сумел произнести Лукьянов.

— С такими талантами нечего делать на воле, — зло ответил бывший начальник. — Твое место здесь. Работай. Покормить тебя не забудут, не переживай.

И Лукьянов работал. Закончил одну работу, вторую, третью… Он понимал, что ему подкидывают украденные программы, ворованные исходники, чужие мысли. Понимал, но ничего не мог с этим поделать. Брал, изучал, улучшал, дорабатывал… «Золотая клетка» работала слаженно. Не хочешь работать — карцер. Не уложился в срок — карцер. Пару раз крепко били. Но все наказания он понес в первый год — потом понял, что не стоит дразнить начальство, не стоит саботировать процесс. И работал оставшиеся годы как машина — чтобы выйти «на свободу с чистой совестью».

Его хотели оставить в «клетке» — сначала уговорами, потом провокациями. Он сумел устоять, удержаться от соблазнов. Он хотел выйти из «клетки» — потому что история графа Монте-Кристо еще никого не оставила равнодушной…

На лестничной клетке он сумел подключиться к телефонной линии соседей. Потом разломал в одном месте стенку кладовки и вытащил оттуда ноутбук, который тщательным образом спрятал за неделю до ареста — когда вдруг понял, что люди с пронзительным металлическим взглядом просто так под его дверями не ходят. Аккумуляторы, конечно, уже были ни к черту — но электричество в его квартире пока не обрезали.

Шепча под нос свои числовые заклинания, он вышел в интернет. Пройдя по оставленным им самим коридорам, оказался в сети «золотой клетки». Данные с компьютеров потекли к нему на винчестер.

Еще через час он отправил все эти ворованные творения их настоящим создателям — с точным указанием адреса, откуда они были взяты. Проделав все это, Лукьянов собрал свои нехилые пожитки и ушел через крышу, оставив наблюдателей ни с чем.

— На свободу — с чистой совестью, — сказал он, зная, что не останется без вознаграждения. Во всем мире то, что он только сделал, всегда хорошо оплачивалось…